Редьярд Киплинг - Немного о себе

И я поведал об интервью у редактора «Токьо Паблик Опиньон». Кстати сказать, в то же самое время профессор занимался исследованиями в департаменте просвещения Японии.

— Более того, — сказал профессор, выслушав мой рассказ, — страстное желание образованного студента — получить место поближе к правительству. За этим он приезжает в Токио и согласен на все, что угодно, лишь бы остаться в столице и не упустить своего шанса.

— Чей же он сын, этот студент?

— Сын крестьянина, фермера-йомена, лавочника, акцизного. Пребывая в ожидании, он впитывает наклонности республиканца — видимо, на него влияет Америка, которая расположена по соседству. Он говорит, пишет, спорит, будучи убежденным, что сможет управлять страной лучше самого микадо.

— И он бросает учебу и начинает издавать газету, чтобы доказать это?

— Да, он способен на такой поступок. Но, кажется, это неблагодарный труд. Согласно действующему законодательству, газету могут прикрыть в любое время без объяснения причин. Мне только что рассказали, что на днях некий предприимчивый редактор получил три года самого обыкновенного тюремного заключения за то, что напечатал карикатуру на микадо.

— В таком случае не все так уж безнадежно в Японии. Однако я не совсем понимаю, как народ, наделенный бойцовскими качествами и острым художественным чутьем, может интересоваться вещами, которые доставляют такое удовольствие нашим друзьям в Бенгалии?

— Вы совершаете ошибку, если рассматриваете бенгальцев как явление уникальное. У них просто свой стиль. Я понимаю дело так: на Востоке опьянение политическими идеями Запада всюду одинаково. Эта одинаковость и сбивает вас с толку. Вы следите за моей мыслью? Вы сваливаете в одну кучу и японца, и нашего Чаттерджи только потому, что первый сражается с проблемами, которые ему не по плечу, пользуясь фразеологией студента Калькуттского университета, и делает ставку на администрирование.

— Вовсе нет. В отличие от японца Чаттерджи не вкладывает капитал в железные дороги, не печется об улучшении санитарного состояния родного города, в общем-то его даже не интересуют дары новой жизни. Подобно «Токьо Паблик Опиньон», он — «чисто политический», то есть не владеет ни искусством, ни оружием и не склонен к ручному труду. Однако, подобно японцу, он с упоением занимается политикой. Вы когда-нибудь изучали Патетическую политику? Почему все же Чаттерджи так похож на японца?

— Полагаю, оттого, что оба пьют, — ответил профессор. — Скажите этой девушке, чтобы она вернула ваши стекляшки, тогда вы сможете поглубже заглянуть в душу Дальнего Востока.

— У Дальнего Востока нет больше души. Он променял ее на конституцию, принятую одиннадцатого февраля. Но разве конституция может нести ответственность за покрой европейского платья в Японии? Я только что видел леди-японку в полном снаряжении для визитов. Она выглядела ужасающе. Вы обратили внимание на позднее японское искусство: картинки на веерах и в витринах магазинов? Вот точное воспроизведение происшедших перемен: телеграфные столбы на улицах, стилизованные трамвайные линии, цилиндры, ковровые сумки в руках у мужчин. Художник в состоянии заставить эти вещи выглядеть сносно, однако когда дело доходит до стилизации европейской одежды — эффект отвратительный.

— Япония желает занять место среди цивилизованных наций, — сказал профессор.

— Вот откуда все страсти. Можно прослезиться, наблюдая за усилиями, направленными не в ту сторону, за этим копанием в безобразном ради того, чтобы добиться признания у людей, которые белят свои потолки, красят черным каминные решетки, сами камины — в серое, а экипажи — в желтое или красное. Микадо одевается в золотое, в голубое и красное; его гвардия носит оранжевые бриджи в голубую полоску; миссионер-американец обучает молоденькую японку носить челку, заплетать волосы в косичку и перевязывать ее лентой, окрашенной синей или красной анилиновой краской. Немец продает японцам оскорбительные хромолитографии и этикетки для пивных бутылок. «Аллен и Джинтер» наводнили Токио своими кроваво-красными и светло-зелеными банками с табаком. И перед лицом всего этого страна желает шествовать навстречу цивилизации! Я прочитал всю конституцию Японии — за нее дорого заплачено ярко размалеванным омнибусом, катящимся по здешним улицам.

— Уж не собираетесь ли вы выложить весь этот вздор о японцах у нас дома? — спросил профессор.

— Собираюсь. И вот почему. В грядущем, когда Япония променяет все свое, так сказать, первородное право на привилегию быть обманутой своими соседями на равных условиях, влезет в долги за свои железные дороги и общественные работы, финансовая помощь Англии и аннексия станут для нее единственным выходом из положения. Когда обедневшие даймё снесут свои драгоценности торговцу древностями, а тот продаст их коллекционеру-англичанину; когда все японцы поголовно оденутся в готовое европейское платье; когда американцы поставят свои мыловаренные заводы на берегах японских рек, а пансионы — на вершине Фудзиямы, кто-нибудь обратится к подшивке «Пионера» и заметит: «Все это было предсказано». Тогда японцы пожалеют, что по собственной воле связались с гигантским сосисочным автоматом цивилизации. Что заложишь в приемную камеру, то и получишь, только в виде фарша, черт возьми! А теперь отправимся взглянуть на гробницу сорока семи ронинов [332] Ронин (япон. ист. букв, «изгой») — самурай, по каким-либо причинам не имеющий сюзерена .

— Все это уже было сказано и намного лучше, — отозвался профессор, но я не понял, о чем.

Расстояния в Токио измеряются минутами и часами. Сорок минут на джинрикше, если рикша бежит изо всех сил, приблизят вас к городу; еще два часа, считая от Уэно-парка, приведут к знаменитой гробнице. По пути вы не минуете великолепных храмов Шивы, которые описаны в путеводителях. Лаки, накладная бронза и хрусталь, на поверхности которого выгравированы слова «Ом» и «Шри» [333] «Ом» и «Шри» — магические восклицания в индуизме , — вещи, великолепные для обозрения, однако они не поддаются такой же изысканной обработке словом. В гробнице одного из храмов была комната с лакированными панелями и накладными золотыми листьями. Некое низкое животное по имени В. Гей сочло для себя уместным нацарапать по золоту свое никому ничего не говорящее имя. Потомки, конечно, отметят, что этот В. Гей никогда не стриг ногти и ему не следовало бы доверять что-либо изящнее свиного корыта.

— Обратите внимание на автографы, — сказал я профессору. — Скоро здесь не останется ни лака, ни золота — ничего, кроме отпечатков пальцев иностранцев. Все же давайте помолимся за душу В. Гея. Возможно, он был миссионером.