Джон Рокфеллер - Банкир в XX веке. Мемуары

Пунктом отправления поезда «Бар-Харбор экспресс» является Вашингтон, он останавливается в Балтиморе, Филадельфии и Нью-Йорке, где к нему прицепляют спальные вагоны. Мы садились в поезд примерно в 5 час. пополудни для поездки через Новую Англию, которая продолжалась в течение ночи. На следующее утро, как бы по мановению волшебной палочки, мы уже проезжали мимо сверкающих голубых вод вдоль изрезанного побережья Мэна.

Мы возбужденно вылезали из вагона, когда он прибывал к парому в Маунт-Дезерт у оконечности залива Френчмен-Бэй, вдыхая напоенный сосновым ароматом воздух штата Мэн и показывая на возвышающуюся вдали гору Кадиллак. Отец руководил разгрузкой кофров, багажа, лошадей и людей. Каждый из нас, мальчиков, помогал переносить пакеты к причалу, где стояло колесное судно «Норумбега», которое должно было отвезти нас на остров. После того как все было благополучно перенесено на борт, «Норумбега» медленно отваливал от пирса, начиная свое четырехчасовое путешествие в Сил-Харбор. Сначала паром останавливался в Бар-Харборе, где с него сходили многочисленные пассажиры вместе со своими чемоданами и другими пожитками. После этого «Норумбега» продолжал свой путь вокруг мыса по направлению к Сил-Харбору, и, наконец, уже в послеполуденные часы мы прибывали в точку назначения. После путешествия, продолжавшегося почти 24 часа, мы наконец достигали конечного пункта, и перед нами раскрывались все заманчивые и великолепные прелести лета.

Сейчас для того, чтобы добраться до Рингинг-пойнт, моего дома в Сил-Харборе, самолетом из Вестчестера требуется менее двух часов. Хотя это значительно быстрее, я испытываю ностальгию по видам и звукам, связанным с путешествием в поезде и на пароме, и ностальгию по сладостному ожиданию бесконечного лета в Мэне.

Одно из моих самых ранних воспоминаний относится к Сил-Харбору. Я помню, что появилось сообщение о том, что на соседнем острове на берег выбросило мертвого кита. Отец организовал лодку для того, чтобы члены семьи смогли отправиться туда и посмотреть на тушу кита. Поскольку мне только что исполнилось три года, меня сочли слишком маленьким, чтобы взять с собой. Я помню, как я стоял на причале, горько плача, когда другие уезжали, и жаловался своей гувернантке, что «за всю свою жизнь я никогда не видел кита» и, вероятно, никогда больше не увижу.

К 1990 году Бар-Харбор стал одним из наиболее модных летних курортов Новой Англии наряду с Ньюпортом в штате Род-Айленд. Изрезанная береговая линия вдоль залива Френчмен-Бэй рядом с Бар-Харбором была застроена огромными домами богачей с островерхими крышами, а гавань заполнена большими шикарными яхтами. Сил-Харбор, находившийся всего лишь на расстоянии девяти миль, оставался гораздо более спокойным и более консервативным местом. Мои родители считали, что в Бар-Харборе слишком много блеска и треска, и не проводили там много времени. Такие семьи, как Этуотер-Кенты, поднявшиеся на радиоиндустрии, Доррансы, сделавшие состояние на супе «Кэмпбелл», и Поттер-Палмерсы из Чикаго давали изысканные приемы с оркестрами, игравшими на яхтах, бросивших якорь рядом с их участками, и с танцами, продолжавшимися всю ночь. Быстроходные катера перевозили гостей туда и сюда, и шампанское лилось рекой для всех возрастов.

Мои родители не одобряли такие шикарные мероприятия, особенно потому, что на них изобиловала выпивка, даже во времена «сухого закона». Относительно высшего общества Бар-Харбора носились многочисленные слухи; шепотом даже говорили, что у господина Кента была любовница! Конечно, я был слишком мал для всего этого и слышал об этом главным образом от своих братьев.

На протяжении летних сезонов отец посвящал много времени верховой езде на лошадях и на колясках, проезжая по 55 миль по дорогам для экипажей, которые он построил на принадлежащей ему земле, а также в национальном парке «Акадия». Эти дороги представляли собой чудо инженерных усилий и тщательного планирования, и с них открывались впечатляющие виды на океан, горы, озера и леса.

Отец не любил парусный спорт и редко передвигался по воде. Он любил занятия на открытом воздухе, но на земле: езду верхом, езду в коляске и длинные прогулки через лес. Это вызывало большое неудовольствие матери, которая выросла на заливе Наррагансетт в семье моряков. В конце концов, отец купил красивый 36-футовый гоночный шлюп категории R под названием «Джек Тар», что, несомненно, было уступкой моим старшим братьям. Поскольку я был самым младшим, мне не давали достаточно времени, чтобы походить на нем под парусом, хотя когда мне было семнадцать лет, мы вместе с моим другом отправились в 100-мильное путешествие на восток в Сент-Эндрюс в Нью-Брансвике через опасные воды залива Пассамакуодди. На «Джеке Таре» не было двигателя, и капитан Оскар Балгер, который служил в нашей семье на протяжении многих лет, следовал за нами на своем судне для ловли омаров на тот случай, если два очень неопытных моряка попали бы в реальную переделку.

Я всегда любил штат Мэн, однако теперь я понимаю, что я ощущал определенную изолированность на протяжении летних сезонов, проведенных там. Конечно, была масса слуг, гувернеров и гувернанток, однако, хотя в Эйри имелось все, я никогда не брал уроков тенниса в клубе и не посещал парусного класса в яхт-клубе «Нортист-Харбор» вместе с другими детьми. Я никогда не был частью какой-то группы в отличие от большинства детей, родители которых проводили лето в Сил-Харборе. Я не уверен, что в то время осознавал то, что было упущено. Мне нравились французские гувернеры, которых отец выбрал в качестве наших компаньонов и которые прекрасно развлекали меня, однако это вряд ли было заменой компании детей моего возраста.

Я с теплом вспоминаю своих нянек, фактически гувернанток, которые взяли меня под свое крыло. Первой из них была Атта Альбертсон, по какой-то причине я называл ее «Бэйб», и она оставалась со мной до десятилетнего возраста. Во время Первой мировой войны она служила медсестрой в армии США на Филиппинах. Я помню, как впервые услышал от нее рассказы о замечательных свойствах плодов манго. Много лет спустя, во время своей первой поездки в Азию, я попробовал их, и они стали моим самым любимым фруктом. После Бэйб пришла Флоренс Скейлс, которую я называл «Пусс». Это была одна из добрейших и милейших женщин, которых можно было себе представить. Она читала мне вслух, в то время как я возился со своей коллекцией жуков.

Компаньонка моей сестры Регина Де Пармант, российская аристократка, семья которой бежала после революции, была красивой женщиной с темными волосами и темными глазами, она изысканно говорила по-французски, но могла едва изъясняться по-английски. Она была очень доброй и часто играла в настольную игру под названием Пеггати, в которой я достигал прекрасных результатов или думал, что достигал, поскольку она обычно подыгрывала мне.