Джон Рокфеллер - Банкир в XX веке. Мемуары

Более чем четыре десятилетия спустя я обнаружил, что мои отчеты сохранились, и я смог получить их копии из Национального архива в Вашингтоне.

4 мая немцы сдались, и Париж отпраздновал День Победы. Это был прекрасный весенний день, который превратился в наполненный диким весельем вечер. Посольство закрылось, все мы отправились на улицы, где торжество продолжалось всю ночь. Той ночью и в течение короткого времени после нее можно было пережить уникальное ощущение того, что парижане относятся к тебе дружески именно потому, что ты являешься американцем.

Париж, в физическом плане не тронутый войной, был необыкновенно красив. Трудности, вызванные войной, фактически подчеркнули многие очаровательные стороны города. Бензин строго нормировался, и поэтому улицы практически были без автомобилей, а были заполнены женщинами на велосипедах, ехавшими домой с рынков с длинными батонами хлеба под мышкой.

Мне хотелось вернуться домой, однако я еще не заработал достаточно «очков», чтобы быть демобилизованным. В то же время генерал Смит направил меня в несколько интересных поездок. Одна из них лишь через десять дней после капитуляции привела меня во Франкфурт и Мюнхен. Бомбардировки союзников почти полностью уничтожили оба города, и степень разрушения производила шокирующее воздействие. Я повидал во Франкфурте своего старого гарвардского друга Эрнста Тевеса, впервые с 1938 года. Эрнст стал работать добровольцем на оккупационные власти США, как только кончилась война. Наша встреча была трудной, и рассказ Эрнста о его военных годах слушать было нелегко. Он не вступил в нацистскую партию, однако компромиссы, на которые ему пришлось пойти для того, чтобы семейное предприятие продолжало работать, способствовали размыванию его принципов и огрублению ценностей.

В Мюнхене я зашел на Каулбахштрассе, где жил в семье Дефреггеров в 1933 году. Улица была покрыта щебнем, и большая часть домов разрушена. Каким-то образом дом Дефреггеров избежал серьезного разрушения, и семья приветствовала меня у дверей. Они были поражены и рады видеть меня и собрались вокруг, пожимая мою руку и задавая вопросы. Я был рад увидеть их и испытал чувство облегчения от того, что они пережили войну. Однако мне было странно видеть их вновь после столь долгих лет. Между нами теперь стояла война и ее ужасные страсти: смерть Дика Гилдера, Уолтера Розена и Билла Уотерса; разрушения, которые я видел во Франции и Германии; растраченные годы, проведенные в разлуке с семьей. Конечно, Дефреггеры не начинали войну, а на самом деле пострадали от нее, однако ужасная трагедия началась в этом городе, и я видел, как его «злой гений» шествовал по улицам Мюнхена всего лишь несколькими годами ранее.

На следующий день я посетил Дахау. Печально известный концентрационный лагерь, находящийся среди невысоких холмов к северу от Мюнхена. Это дало мне не осознанное раньше понимание ужасов нацистского режима, полные масштабы которых мы открыли для себя только с течением времени.

В августе дядя Уинтроп проезжал через Париж, и мы разговаривали с ним о моих планах на будущее. Он сказал, что логическим путем для меня является карьера в «Чейз нэшнл бэнк», председателем правления которого он был. Я не дал ему твердого ответа, но сказал, что серьезно об этом подумаю.

Приказ, отзывавший меня в Вашингтон, пришел в начале октября. Я написал Пегги, что не могу выяснить дату моего отбытия и, вероятно, не смогу уведомить ее, когда я это узнаю. Пегги была столь нетерпеливой, что приехала в Вашингтон и жила у Нельсона в его доме на Фоксхолл-роуд. В течение недели каждый день она ездила в аэропорт и с надеждой смотрела на толпы прибывающих военнослужащих, каждый день возвращаясь домой разочарованной. Наконец, я сел в самолет, который приземлился в Нью-Йорке. Я немедленно позвонил ей, однако прошел еще один день, прежде чем я смог встретиться с ней в Вашингтоне.

Пегги и я были счастливы опять быть вместе, и трудно найти слова, чтобы описать мои чувства, когда я увидел трех своих детей: Дэвида, Эбби и Ниву, хотя для них я был незнакомцем. Прошло некоторое время, прежде чем они поняли, что я был отцом, а не просто их конкурентом за время и внимание их матери.

Военные годы не прошли бесследно. В то время как я путешествовал и знакомился с интересными людьми, Пегги пережила иное. Она переносила ограничения, связанные с нормированием, и находилась в постоянном страхе, что я не вернусь. Для нее это было одинокое и трудное время. Я не знал того, что Пегги конфликтовала со своей матерью, которая обращалась с ней, как с ребенком, диктуя ей, как одеваться, как обставлять наш дом и как воспитывать детей. Пегги противилась этому, однако не могла противостоять ей. Она рассказала мне об этом лишь спустя много лет. Она находилась под огромным психологическим давлением, что вызывало периодически появлявшуюся у нее депрессию.

Пегги боролась с депрессией в течение более двух десятилетий. В конце концов она порвала отношения с матерью и обратилась за консультацией к психотерапевту. В итоге она преодолела свои проблемы и последние двадцать лет ее жизни были самыми счастливыми.

Мужчины моего поколения часто говорят о своей военной службе как о хорошей или плохой. Для меня война сложилась хорошо. Вначале у меня не было ясной картины, и я чувствовал опасения, однако вскоре научился адаптироваться и затем понял, как эффективно использовать приобретаемые навыки на благо моей страны. Я смотрю на военные годы как на ценнейший период обучения и подготовки и как на испытательный полигон в отношении многого того, чем я стал заниматься позже в своей жизни. Среди прочего я открыл для себя ценность установления контактов с занимающими важное положение людьми для достижения конкретных целей. Это было началом процесса поиска взаимодействия с людьми, чем мне пришлось заниматься на протяжении всей дальнейшей жизни.

Вскоре после возвращения домой я принял предложение моего дяди Уинтропа Олдрича пойти работать в «Чейз-бэнке». Это было нелегким решением, поскольку у меня по-прежнему оставался серьезный интерес к работе в государственном секторе или в какой-либо благотворительной организации. Я обсудил имевшиеся у меня альтернативы с рядом людей, включая Анну Розенберг, которая думала, что работа в «Чейзе» будет для меня хорошей подготовкой на год или два, но что я «не сочту эту работу достаточно интересной, чтобы посвятить ей карьеру». Анна ошиблась. На самом деле, на протяжении следующих 35 лет я погрузился в интересную и богатую жизнь коммерческого банкира. За эти годы мне представилась не одна возможность занять должность в правительстве или стать послом. Я не принял этих привлекательных предложений, однако не сожалею об этом, поскольку моя служба в «Чейз-бэнк» ставила передо мной интересные и трудные задачи и открыла мне иные, но приносившие не меньше удовлетворения, пути к участию в общественных и государственных делах.