Джон Рокфеллер - Банкир в XX веке. Мемуары

Женитьба отца на Марте сделала последние годы его жизни более счастливыми, однако его отдаление от семьи со временем становилось все большим. Поскольку они проводили значительную часть весны и осени в Уильямсбурге, штат Вирджиния, а зимние месяцы - в Тусоне, штат Аризона, они редко бывали в Нью-Йорке, Мэне или Покантико, а именно там неформальные контакты с отцом были бы более легкими.

По мере того как десятилетие подходило к концу, здоровье отца заметно ухудшилось. Отчасти это было связано с его возрастом (в 1959 г. ему исполнилось 85 лет), однако он также имел проблемы с дыханием - из-за хронического бронхита, - кроме того, у него развилась болезнь простаты. В конце 1959 года он перенес серьезную операцию, однако прогноз держал в тайне и после восстановления отправился на зиму в Тусон. Поскольку он не говорил, чем он болен, мы не знали, что нужно было делать.

Единственным связующим звеном, которое у нас было, являлась Мэри Паккард, вдова Артура Паккарда, который в течение длительного времени был советником отца по вопросам филантропии. Обладавшая квалификацией медицинской сестры, Мэри ухаживала за отцом после смерти матери. Она продолжила выступать в этой роли и после того, как отец повторно женился, и у нее также установились близкие отношения с Мартой. Мэри не возражала против общения с Пегги и со мной, и именно через нее мы узнали в начале 1960 года, что у отца рак простаты и что он госпитализирован в Тусоне. Однако мы не смогли непосредственно вступить в контакт ни с отцом, ни с Мартой, чтобы убедиться, действительно ли речь идет о таком диагнозе, и просто выразить свое участие.

Доктор отца из Таксона отказался дать мне удовлетворительный ответ на вопрос о тяжести его состояния, и я стал волноваться еще больше. В конце концов, я передал отцу через Мэри и через доктора, что, по моему мнению, он должен получить заключение второго врача по поводу своего заболевания и что я хотел бы навестить его.

Несколько дней спустя я получил самое неприятное письмо в моей жизни. Оно было подписано отцом. Тон был холодным, даже враждебным, и в письме, в частности, говорилось:

В настоящее время я физически способен говорить откровенно об определенных действиях в последние месяцы со стороны некоторых из вас, мальчики, которые удивили и глубоко ранили меня... Много недель тому назад я почувствовал, что суждение как моей жены, так и моего доверенного друга миссис Паккард было поставлено некоторыми из вас под сомнение. Я понимал, что в противодействие моим собственным решениям и желаниям на докторов оказывают давление и в их действия вмешиваются, что заставило меня поставить некоторые прямые вопросы. Хотя на них также не хотели отвечать, я настоял на том, чтобы мне рассказали обо всех фактах, и очень четко разъяснил мое возмущение в отношении использованной тактики и ее полномасштабных последствий...

Дополнительное бремя (если не сказать - шок), которым это должно было оказаться для той, которая посвящает все силы своего сердца и ума моему благополучию в этот трудный период, пока просто не поддается оценке. Доктора наконец предписали ей полный отдых, который, вероятно, является единственным способом, с помощью которого она может восстановить свои силы... Остро осознавая все те тяготы, которые она переносила из-за моего неопределенного состояния здоровья в последние годы, мое сердце ощущает еще большую тяжесть от мысли о том, что мои собственные сыновья добавили и свою йоту к этим тяготам.

Отец заканчивал письмо, запрещая мне или кому бы то ни было другому в семье любое дальнейшее вмешательство в это дело.

Это было совершенно ужасающее письмо. Однако после того, как я перечитал и обсудил его с Пегги, я понял, что оно было совершенно не похоже на письма отца по стилю и содержанию. Отец всегда писал прямо и детально, а это письмо изобиловало окольными оборотами и было бессвязным; даже его подпись, слегка косо расположенная на странице, дрожащая и едва различимая, вероятно, была добавлена позже, чтобы придать письму ощущение законности. Пегги решила, и я согласился с ней, что Марта написала это письмо и далее каким-то образом заставила или побудила отца подписать его. И, как мы обнаружили позже, именно так оно на самом деле и произошло. Доктор отца позже рассказал мне, что письмо было полностью написано Мартой и что отец четыре раза отказывался подписать его. Я ощущал бессилие, однако Пегги была убеждена, что мы не можем бездействовать в этой ситуации.

Возможность что-то предпринять возникла у меня несколько недель спустя. Я должен был посетить конференцию Ассоциации банкиров резервных городов в Финиксе в начале апреля 1960 года. Поскольку я оказался недалеко от Тусона, я позвонил Мэри, чтобы сказать ей, что приеду повидать отца. Мэри не пыталась отговорить меня, и я полагаю, что она отнеслась с уважением к моей просьбе не говорить Марте о моем предполагаемом визите. Я приехал в Тусон и сначала остановился в Аризона-Инн, где жили Марта и Мэри. Я не видел Марту, но коротко встретился с Мэри, которая сказала мне, что Марта прикована к постели болезнью и не видела отца уже несколько недель.

Я был в шоке от внешнего вида отца: он был настолько слаб, что мог едва поднять голову с подушки. Однако он узнал меня и явно был тронут тем, что я пришел. Я взял его руку в свою и сказал, что люблю его и мы все в семье глубоко обеспокоены его состоянием. Речи о письме не было, однако он специально поднял тему Марты. «Она была ко мне очень добра, - сказал он. - Я надеюсь, что, когда меня не будет, вы, мальчики, не оставите ее своим вниманием».

Отец умер 11 мая 1960 г. Пегги и я были в Мадриде, когда мы услышали о его смерти, и немедленно вернулись домой. Нельсон и Лоранс вылетели в Аризону, когда узнали о том, что состояние отца стало критическим, однако добрались туда уже после его смерти. Они привезли его тело в Покантико, остановившись в Литл-Роке, чтобы забрать Уина. Мы последовали рокфеллеровской традиции кремирования и похоронили прах отца рядом с прахом матери на семейном кладбище в Тарритауне. Церемония на кладбище проходила под руководством Гарри Эммерсона Фоздика, настоятеля церкви Риверсайд, которым отец восхищался и которого уважал. Присутствовали сорок членов семьи - это происходило в замечательный весенний день, воздух был напоен запахами сирени и кизила, которые были в полном цвету.

Формальности, которые отец соблюдал в своих отношениях даже со своими сыновьями, создавали дистанцию, которая исчезала только в редких случаях. Его смерть наконец позволила мне увидеть, сколь многое он дал мне и сколь многим я ему обязан. Его напряженная работа и преданность долгу, нежелание позволить глубоко жившему в нем чувству неуверенности помешать занятиям мирскими делами дали мне мощный пример. Его огромное богатство создавало возможности для филантропической деятельности, однако деньги были всего лишь рычагом. Силой, которая позволяла ему добиться успеха, была решимость, корни которой находились в его глубоких христианских ценностях: что следует любить ближнего своего как самого себя, что лучше отдавать, чем получать.