Григорий Мирошниченко - Ветер Балтики

К этому времени полк мог рапортовать о следующем: личный состав полка сбросил на крупные фашистские центры Германии 13 тысяч фугасных и зажигательных бомб, вывел из строя 25 железнодорожных станций, уничтожил 24 военных и транспортных корабля, 200 танков, 99 автомашин, 95 самолетов, немалое количество фашистских солдат и офицеров.

Берлин, Данциг, Кенигсберг, Штеттин, Турку и Бьерк - таковы дальние боевые маршруты полка.

И 1-й Балтийский минно-торпедный полк преобразован в 1-й гвардейский.

Да, здесь были героями все: летчики, штурманы, стрелки-радисты, техники, прибористы, синоптики, оружейники, мотористы... Все.

И кажется, что ради такого дня солнце проснулось раньше, обласкало своей лучистой нежностью людей.

Подхожу к окну. Стекло заволокло толстым слоем морозных узоров. Почти ничего не видно. Преображенский спит, он ночью отправлял своих питомцев на боевые задания. В комнате тихо, тепло.

Раздался резкий телефонный звонок. Полковник сразу же вскочил, взял трубку.

- Преображенский слушает... Что?

И тут в глазах полковника я увидел радость. Эта радость сменилась гордостью. Гордость - счастьем. Ему было чему радоваться, чем гордиться, от чего стать счастливым.

- Сегодня полку будет вручено Гвардейское знамя!

- Что ты сказал, Евгении?

- Сегодня нам вручат Гвардейское знамя!

В 11 часов 40 минут на взлетно-посадочной полосе выстроились гвардейцы.

Необычайно ярко светит солнце. Белоснежная пелена аэродрома как бы слилась на горизонте со светло-голубым бескрайним небом.

Полковник Преображенский вышел вперед, окинул взглядом стройные ряды гвардейцев.

Летчик Михаил Плоткин стоял на левом фланге. Заметив полковника, Плоткин выше поднял голову. Крепкую фигуру его плотно облегал коричневый комбинезон. Кожаный шлем туго стягивал шею. И глаза, удивительно спокойные и чистые глаза, сегодня кажутся еще спокойнее, чем обычно.

Рядом с Плоткиным штурман Василий Рысенко. Высокий, стройный, подтянутый. Быстрый взгляд и выработанное годами спокойствие.

Позади Рысенко плотный, как глыба, широкогрудый начальник связи эскадрильи Виктор Петров, Необычайно подтянутыми, как никогда, показались мне подполковник Тужилкин, штурман Надха, радист Кудряшов. Летчик Ребриков смотрел поверх плеча взволнованного Дроздова.

Многие летчики минувшей ночью побывали в дальнем тылу противника.

Ермолаев, Кузнецов, Борзов совершили бомбовые удары по важнейшим опорным пунктам врага, по железнодорожным станциям и пакгаузам. Им опять пришлось пройти сквозь сплошную завесу зенитного огня. И они стояли здесь, спокойные, гордые, смелые.

Тишину нарушил гул моторов.

Вглядываясь в небесную синь, Преображенский сразу же узнал знакомую машину командующего Краснознаменным Балтийским флотом. Когда самолеты приземлились, из кабины флагманского воздушного корабля вышли вице-адмирал В. Ф. Трибуц, член Военного совета КБФ дивизионный комиссар Н. К. Смирнов, командующий военно-воздушными силами КБФ генерал-майор авиации М. И. Самохин, представители ленинградских организаций.

Полковник Преображенский отдал рапорт командующему флотом.

- Здравствуйте, товарищи гвардейцы! - обходя фронт, громко произнес командующий.

В ответ послышалось мощное, многоголосое "Здравствуйте!".

- Военный совет уверен, - сказал адмирал, - что вы, гвардейцы Балтики, будете еще крепче бить врага. Вручаю завоеванное вами в бою, овеянное вашими славными подвигами, омытое кровью Гвардейское знамя!

Командующий высоко поднял знамя и передал его полковнику Преображенскому. Полковник поцеловал награду Родины. Снег зарумянился от шелковистых нитей знамени. Евгений Николаевич снял шлем, опустился на колени. Все молча последовали его примеру.

- Отныне здесь, на этом снежном поле, - гордо сказал полковник, - мы клянемся с вами, гвардейцы-летчики, что будем приумножать славу Краснознаменного Балтийского флота! Произнесем же, друзья, стоя на коленях, гвардейскую клятву: Родина, слушай нас!

- Родина, слушай нас, - повторили гвардейцы. - Сегодня мы приносим тебе святую клятву на верность...

- Святую клятву на верность... - повторило морозное эхо...

- - Сегодня мы клянемся тебе еще беспощаднее и яростнее бить врага, прославлять грозную силу советского оружия...

- ...Родина, пока наши руки держат штурвал самолета, пока глаза видят землю, стонущую под фашистским сапогом, пока в груди бьется сердце и в наших жилах течет кровь, мы будем драться, громить, истреблять фашистских зверей, не зная страха, не ведая жалости, презирая смерть, во имя полной и окончательной победы над фашизмом...

По случаю вручения полку Гвардейского знамени Преображенский распорядился дать праздничный обед.

Белоснежными скатертями покрыты длинные, составленные рядами столы. Слева разместились летчики перовой эскадрильи, справа - второй, в центре третья Краснознаменная эскадрилья. На столах - скромные кушанья, но зато в центре - румяный, зажаренный поросенок.

Ленинградцы, несмотря на то, что в городе голодно, раздобыли даже несколько бутылок шампанского.

Расселись по своим местам хозяева и гости. Настроение торжественное, хотя каждый знал, что в любую минуту может завыть сирена воздушной тревоги. Тогда комната мгновенно опустеет, а летчики окажутся далеко за поселком, где-то в стороне Пушкина, Гатчины, над Псковом, а может, и еще дальше, над Великим Новгородом. Иные уйдут на свободный поиск вражеских кораблей в Балтийское море. Некоторые из них вернутся со славой, а кое-кто может и не возвратиться.

Но пока все чувствуют себя непринужденно, весело.

Вот сидит бывалый, черноволосый, с широкими бровями гвардии старший лейтенант Иван Иванович Борзов. Высокий, быстрый, черноглазый. Ордена Красного Знамени украшают его грудь. Слывет он мастером торпедных ударов на море, и слава о нем идет далеко. Он молод, дерзок в бою, горяч в схватках. Летал Борзов и на Черноморском флоте, и на Дальнем Востоке.

Ивану Борзову от роду 26 лет, но уже многое повидал летчик, пройдя обычный путь молодого человека 30-х годов: школа, аэроклуб, авиационное училище.

К декабрю 1941 года на синем кителе морского летчика лейтенанта Ивана Борзова красовались два ордена Красного Знамени. В представлении к очередному ордену Евгений Николаевич Преображенский писал о своем питомце: "Бесстрашный, смелый, волевой, в совершенстве владеющий боевой машиной командир-летчик".

Рядом с Борзовым сидит Михаил Плоткин. Не он ли с Токаревым заставил маннергеймовское правительство бежать из Хельсинки в Ваазу? Не он ли, Михаил Плоткин, отличился с Василием Рысенко, с тем же Иваном Борзовым над полыхающим Двинском?

Около Плоткина - бронзовоголовый Афанасий Иванович Фокин. Он сосредоточен, только изредка улыбаются его широко открытые карие глаза. Фокин от всего отмахивается; зато сам усиленно угощает других, поет пески про Ермака, про Степана Разина, "Калинушку".