Тур Хейердал - По следам Адама

Мы шли на север и вскоре пересекли Полярный круг. Нас поглотила полярная ночь, зловещая и непроглядная. Оттого, что суда шли с потушенными огнями, небо и вода сливались в единое черное марево. Днем на юге проглядывала узкая полоска красного цвета, и тогда мы могли различить силуэты больших и маленьких кораблей, разбросанных по простору безбрежного океана. На палубе ближайшего к нам грузового судна стояли два огромных паровоза, предназначенных американцами в дар русским. Казалось, весь окружавший нас мир состоял только из стали, льда, пушек и черной воды.

С английских складов нам в спешке выдали зимнюю амуницию. Я, как опытный путешественник, пришел в ужас. Мне едва хватило времени купить несколько упаковок жевательного табака, чтобы потом обменять их у лапландцев на спальные мешки из оленьей шкуры. Наши никуда не годились. Стоило их развернуть в вертикальном положении, как набитая в них ерунда тут же проваливалась вниз. До нас дошли слухи, что на нашем авианосце есть маленький склад, где можно купить кое-какое арктическое снаряжение. Мы отправились туда. Спустившись по каким-то лестницам и миновав несколько переборок, мы наконец добрались до цели. Когда Рорхольт и я примеряли длинные меховые куртки, вдруг раздался зловещий грохот. Инстинктивно мы бросились вверх по лестнице, но переборки оказались задраены. Снаружи раздался звук еще одного удара, сопровождаемый серией взрывов. Это бросали глубинные бомбы наши корабли сопровождения. Мы поняли, что где-то неподалеку находятся вражеские подводные лодки.

Я всегда подозревал, что худшее, что может случиться на войне, — это оказаться запертым на подводной лодке во время сражения, и мои опасения полностью оправдались. Мы сидели в замкнутом пространстве в чреве корабля, как мыши в мышеловке, а под нашими ногами и над головами гремел бой. Вдруг воцарилась мертвая тишина. Через некоторое время переборка открылась, и мы выбрались наверх, в царство ледяной полярной ночи. До Мурманского залива оставалось совсем немного. Как мы потом узнали, советские суда пришли к нам на помощь во время боя.

В Мурманске мы расстались с американцами. За время плавания я выучил несколько десятков русских фраз и решил проверить свои знания на первом встречном огромном бородатом мужике в меховой шубе. Он не понял ни слова и вообще оказался… англичанином, бежавшим из немецкого плена. Чтобы очутиться в Мурманске, он прошел через половину России, не зная ни единого русского слова. «Просто улыбайтесь им, — посоветовал он мне. — И они обязательно помогут».

Первого русского я увидел на борту советского торпедного катера. Катер, изрядно поврежденный огнем немецкой артиллерии, направлялся в недавно освобожденный финский порт Петсамо. Во время долгого шестичасового перехода по бурному морю я сидел рядом с советским офицером, человеком сурового и подозрительного вида. Я замерз и сильно проголодался. Вспомнив совет англичанина, я улыбнулся. Улыбка получилась дружелюбной, но боюсь, несколько неуверенной, потому что я впервые в жизни видел коммуниста. Русский широко осклабился в ответ, схватил меня за руку и потащил в каюту. Там он сдернул одеяло с койки, достал из-под него здоровенную буханку черного хлеба, разломил ее пополам и одну половину отдал мне. За бортом бушевало холодное море, а мы сидели рядком на узкой койке, жевали сухой хлеб и лучезарно улыбались друг другу.

К полуночи мы достигли Петсамо, единственный не скованный льдом порт, находившийся в руках Красной Армии. У причала стояло крохотное норвежское суденышко, груженное тринадцатью ящиками с оборудованием для «Группы И». На борту оставалось место только для одного человека, поэтому я с радостью уступил его Стабелу, а сам вместе с Рорхольтом отправился по суше к цели нашего путешествия — на линию фронта, проходившего по территории Финляндии. Итак, я уселся в русский военный грузовик рядом с водителем. В кабине не было лобового стекла, зато в изобилии имелись пулевые отверстия. Холод стоял зверский, а в небе безмолвно сияло северное сияние.

Мы с шофером улыбнулись друг другу и надолго замолчали. Потом, несмотря на полное отсутствие слуха, затянули «Волгу-Волгу». За ней последовали другие русские и норвежские народные песни. Я все время порывался воспользоваться моим словарным запасом из пятидесяти русских слов, но они отказывались складываться во что-то членораздельное. Грузовик дергался и прыгал на ухабах, и ничто вокруг не указывало на то, что мы уже в Финляндии. Заночевали мы в землянке, где нас угостили горячей кашей и крупно нарезанными ломтями черного хлеба. Все вокруг кутались в меховые шубы, и мы старались покрепче прижиматься друг к другу, чтобы сохранить остатки тепла. Утром мы переехали длинный понтонный мост, и наш новый русский друг указал рукой на едва различимые в темноте очертания одинокого домика.

— Норвежский дом, — торжествующе произнес он по-русски, и я его сразу понял. Наш дом!

Итак, я снова оказался на родине. Здесь жили мой отец и моя мать. Но до южной Норвегии было еще несколько тысяч километров оккупированной фашистами земли. Так далеко на север я никогда не забирался. Край полярных дней и ночей лежал передо мной в руинах. То тут, то там над обгорелыми развалинами поднимался дымок от еще не погасшего огня. Отступая, немцы использовали тактику выжженной земли, они уничтожали все, что не могли унести с собой. В городке Киркенес уцелел один-единственный дом. Более того, фашисты угнали на юг все мирное население. Несчастным беженцам пришлось целых три дня идти пешком по пустынной земле, между двумя воюющими сторонами.

Рорхольт поселился в брошенном немецком бункере вместе с командиром роты горных стрелков полковником Арне Далем. Полковник приехал с предыдущим конвоем. Им не удалось установить прямую связь с Лондоном, и все сообщения они отправляли через расположенный неподалеку штаб русских. Мы все с нетерпением ждали прибытия корабля с оборудованием.

Через несколько дней пришло сообщение, что он потоплен врагом. Пять норвежских моряков вместе с тринадцатью ящиками для «Группы И» оказались погребенными на морском дне.

К нашему удивлению и радости, перед самым Рождеством к нам явился Стабел, в русском обмундировании и без единого, даже самого маленького, приборчика из нашего груза. Сигнал тревоги застал его на задней палубе, и он тут же помчался на мостик за указаниями, что делать. В этот миг вся задняя палуба взлетела на воздух, и Стабел оказался в ледяной воде. Жить ему оставалось считанные минуты, но его спас советский корабль. Еще он рассказал, что когда наш конвой покинул мурманский порт, его уже поджидали немецкие подводные лодки и пятьдесят «юнкерсов». По сообщениям англичан, противник потерял двенадцать субмарин, но и союзники недосчитались несколько кораблей, в том числе двух русских. На эскадренном миноносце «Кассандра» погибло шестьдесят один человек, и когда его на буксире дотащили до мурманского причала, у него была снесена вся носовая часть, а между кусками искореженного железа торчали трупы моряков.