Эндель Пусэп - На дальних воздушных дорогах

— Мы приближаемся к зоне слышимости радиомаяка.

— И сколько времени потребуется, чтобы войти в нее?

— Минут десять.

Я взял новый курс и приказал инженерам уточнить запасы горючего. Через несколько минут Золотарев подал мне листок с расчетом: бензина осталось немногим больше двух тысяч литров.

Через десять минут Штепенко попросил вернуть самолет на прежний курс и тоже спросил о запасах бензина.

— На два летных часа, — ответил я, посмеиваясь про себя. Я знал, что бензина хватит еще, по крайней мере, на два с половиной часа. Но пусть последние пятьсот литров будут моим резервом — для посадки.

В парящей ниже нас пелене облаков образовались просветы. Через них виднелась поверхность океана с редкими льдинами.

Арктика!

Вскоре я заметил на горизонте долгожданную темную полосу. Земля! Я напряг зрение: действительно ли земля? Эта черная полоска могла ведь быть и грядой темных облаков… Я смотрел внимательно и еще не решался сообщить об этом другим.

— Кажется, кончается облачный покров, — сказал я в микрофон.

— Земля! Вижу впереди землю! — крикнул вдруг лейтенант Гончаров.

Взгляды всех устремились вперед на темную полосу. Значит, это была все же земля! Облачный покров кончился, на горизонте виднелись острова, а за ними — Американский материк.

— Товарищ командир! — услышал я голос Низовцева. — Я получил данные о погоде. Аэродром Гандер не принимает, там туман. В Гус-Бее ясная погода, видимость пять километров.

Нам везет. Все в порядке: впереди материк, знаем погоду, радиосвязь поддерживается!

Штепенко установил радиокомпас на волну радиостанции Гус-Бей, а я сразу же взял курс туда. Погода была совершенно ясная, только над озерами и заливом, в направлении которого мы летели, белели комки тумана. Однако это не причиняло нам огорчения, настроение у нас было хорошее…

Козин сообщил, что В. М. Молотов спросил, где мы в данный момент находимся и когда приземлимся.

— Через час мы приземлимся в Гус-Бее.

— А почему не в Гандере? — задал он новый вопрос.

— Аэродром не принимает. Туман.

Сравнивая маршрутную карту и видимый внизу ландшафт, я никак не мог точно сориентироваться. Внизу было так много озер, бухт и проливов, речушек и ручейков, что я никак не мог сопоставить свои наблюдения с картой.

— Послушайте, штурманы! Этот чертовский ландшафт кажется мне совершенно незнакомым.

— Разве вы уже бывали тут раньше? — спросил Штепенко, ухмыляясь. — Мне все так же незнакомо, как и вам.

Пролетев еще немного вдоль берега все суживающегося залива, я увидел среди редкого ельника темный треугольник.

— Ага! Вижу аэродром!

По дыму, поднимавшемуся из какой-то трубы, я установил направление ветра и сразу же поспешил пойти на посадку. Я вынужден был торопиться, ибо с наветренной стороны на посадочную полосу неумолимо наползал густой туман.

— Выпустить шасси! Приготовиться к посадке! — скомандовал я.

Мы приземлились против ветра. Посадочная полоса уже с воздуха казалась довольно узкой. Такой она и была в действительности, однако все обошлось хорошо. Навстречу нам, правда, неслись с обеих сторон в очень опасной близости ели, но по сравнению со взлетом в Рейкьявике это было сущим пустяком.

Мы благополучно приземлились в самый последний момент — не успели мы и оглянуться, как густой туман схватил нас в свои объятия.

— Сзади «виллис» и кто-то машет флажком, — доложил кормовой стрелок Сальников.

Мы осторожно развернулись и двинулись за машиной, благополучно добравшись до отведенного нам места стоянки. Остановили моторы. Можно было выйти из самолета.

Действительно, опять нам повезло удивительным образом: аэродром покрылся настолько густым туманом, что о посадке минутой позже и речи не могло быть.

И вдруг мы услышали совершенно чистую русскую речь! Это говорили появившиеся из тумана люди. На мгновение меня охватило сомнение: туда ли мы прилетели, куда надо? А вдруг мы в Советской Арктике?

Но сомнения вскоре исчезли. Окружившие нас люди были жителями Аляски, потомками тех россиян, которые переселились туда в середине ХIХ века, то есть во времена, когда Аляска еще принадлежала России. А когда царские власти в 1867 году продали Аляску за бесценок Соединенным Штатам Америки, русским поселенцам не удалось вернуться на родину… Пожилые рабочие, которых мы встретили в Гус-Бее на стройке, хорошо говорили по-русски. Увы, речь представителей более молодого поколения изобиловала английскими словами.

Здешние взлетно-посадочные полосы образовывали большой треугольник, на гипотенузу которого мы и приземлились. Покрытие полос было выполнено из песка и гравия, залитых гудроном. Пригодной к употреблению была пока только одна полоса, та самая, на которую мы недавно приземлились. Она оказалась самой длинной, говорили, что ее длина 5800 футов. Две полосы только строились, но в крайнем случае можно было приземлиться и там. Работа кипела вовсю: сотни рабочих и десятки разных строительных машин работали днем и ночью. Возводились также ангары и различные другие постройки. В эксплуатацию были уже сданы метео- и радиостанции, а также несколько жилых домов.

Интенсивное воздушное движение между Америкой и Англией, особенно усилившееся в военные годы, заставило союзников подумать о расширении сети аэродромов. Единственный аэродром на острове Ньюфаундленд не был в состоянии обеспечить безопасную и регулярную связь между двумя континентами. Еще до нас с капризами здешней погоды познакомился Герой Советского Союза пилот В. В. Коккинаки, который в 1939 году во время трансатлантического полета был вынужден посадить свой самолет в этом же районе.

Местные власти не ожидали нашего прибытия. Все очень удивились, узнав, что мы русские и что на нашем самолете летит Народный комиссар иностранных дел Советского Союза. Однако старший офицер сразу распорядился, чтобы нас и наш самолет снабдили всем необходимым. К нашему самолету подвезли бензоцистерну, и инженеры принялись за заправку. Пассажиров и членов экипажа пригласили на завтрак.

В столовой не было той роскоши, которую нам предложили в Англии. Складные столы и стулья. Алюминиевые тарелки и кружки. В умывальной вместо полотенец рулон бумаги. Вспомнились слова полковника Арнольда, сказанные им во время беседы за кружкой пива в Исландии, что в Гус-Бее все по-спартански просто. Так оно и оказалось на самом деле.

Это чувствовалось и за столом. Еда была обильной, на столе не было недостатка ни в джине, ни в виски с содовой, но за исключением масла и сыра в меню были только консервы: мясные, рыбные, молоко и омлет из яичного порошка. Однако голод — лучший повар, гласит народная мудрость, и мы ели с большим аппетитом.