Эндель Пусэп - На дальних воздушных дорогах

Слева мелькнуло и исчезло за самолетом что-то темное. Справа между берегами, покрытыми свежим снегом, текла широкая свинцово-серая река. Крутые волны с пенящимися гребнями бились о левый берег.

— Сто двадцать градусов вправо! — крикнул Козлов. Я выполнил команду.

— Идем на посадку, — снова послышался голос командира, когда самолет, заканчивая разворот, летел вдоль реки обратно. Шум моторов перешел в урчание, и через несколько мгновений гидроплан заскользил по волнам.

Расчет Козлова был настолько точен, что самолет, скользя против ветра и течения, остановился прямо напротив построек.

Это и есть Чокурдах, районный центр, — объяснял Штепенко, открывая люк для спуска якоря.

— Отдать якорь! — скомандовал Козлов.

— Есть отдать якорь! — ответил Штепенко. Якорь исчез в волнах.

— Выключить моторы! — прозвучала новая команда. Моторы утихли, винты сделали еще пару оборотов и послушно остановились.

От берега отчалила лодка и направилась к нам.

— Как чувствует себя пациент? — нетерпеливо крикнул доктор, когда гребцы оказались в пределах слышимости.

— Плохо, очень плохо, — ответил сидевший у руля мужчина с черной бородой. — Хуже некуда. Если бы вы прибыли завтра, то, наверное, было бы уже поздно…

Мы вместе с доктором спустились в лодку.

На берегу виднелось с десяток низких землянок и одно бревенчатое строение без крыши. Когда мы добрались до этого единственного строения, в его дверях появилась довольно пышная женщина. Волосы ее свисали в беспорядке, и лицо было заспанным, будто она только что встала с постели.

— Наш «врач», — представил ее бородач.

— Как дела у пациента? — Спросил доктор женщину знакомой нам скороговоркой.

— Он уже не жилец на этом свете, — протянула женщина. — Рана открытая, гноится и воняет так, что подойти нельзя.

Мы Открыли дверь. И действительно, уже в передней в нос ударила острая вонь. А когда врач, входя в комнату больного, открыл дверь, оттуда пошла такая вонища, что Мы поневоле зажали носы и вслед за бородачом скрылись в другой комнате. Через некоторое время туда пришли и акушерка с доктором. Доктор Голынский был красен от гнева.

— Вы уже не девчонка и должны бы знать такие элементарные вещи! — кричал он сердито. — В постели грязнее; чем в свинарнике…

Голынский нагнулся к чемодану и достал оттуда разные блестящие инструменты.

— Возьмите это и прокипятите на кухне! Тщательно! Женщина вышла.

— Ну и человек! — пожаловался доктор. — Уже неделю никто не осматривал рану. Повязки грязнее портянок. Больной требует, чтобы мы везли его в Москву и там лечили. Я объяснил ему, что к тому времени, когда он доберется до Москвы, необходимость в лечении отпадет. Явные признаки гангрены. Надежда сохранить жизнь остается только в том случае, если ногу немедленно ампутировать… Когда я ему разъяснил ситуацию, лицо парня помрачнело и он обещал подумать об этом.

— Инструменты готовы, — сообщила женщина, появляясь в дверях.

— Хорошо! Теперь возьмите эфир и приготовьте наркоз.

Они ушли. Вскоре доктор Голынский вернулся.

— Больной дал согласие. Ампутирую ногу, и завтра можно возвратиться.

Козлов сразу же занялся подготовкой к полету.

— Если мы будем прогревать моторы через каждые два часа, — обратился он к механику, — то тогда можно не бояться, что они остынут. Обратный полет совершим по тому же маршруту. Черт знает какова высота этих гор.

— По-моему, нам нет никакой необходимости устраивать цирк в порту Тикси, мне и сегодняшнего достаточно, — сказал Штепенко, по-видимому вспомнив старт. — Несколько лет назад мы с пилотом Фабианом Фарихом перелетели через эти же горы. Самые высокие вершины достигали примерно четырех тысяч метров. Я полагаю, что они за это время выросли не намного.

Козлов готовился уже резко ответить, когда дверь распахнулась и разъяренный доктор ворвался в комнату.

— Такого свинства я еще не видал! Подумайте только, весь мой эфир! Весь, до последней капли! — в отчаянии кричал доктор. — Я беру на кухне инструменты и иду к больному» полагая, что он уже в глубоком сне. Вхожу и вижу, что матрос бодрствует! Она сама вынюхала эфир, пьяная вдрызг! Проклятая наркоманка! Теперь мы должны везти пациента в Якутск. Но он не выдержит дороги…

— Товарищ Голынский А если мы вам ломожем? — предложил Штепенко. — Поскольку больной может умереть в пути, ногу ему надо обязательно здесь отрезать.

Доктор недоверчиво посмотрел на, штурмана.

— Да-да, другого выхода нет, — сказал он, подумав немного. — Постараемся сделать. Терять все равно нечего, а если операция удастся, спасем парню жизнь. — И уже бодрее добавил: — Пойдемте на кухню, я объясню вам, как эти инструменты называются. Кто-то должен мне их подавать во время операции.

Вскоре выяснилось, что названия настолько непривычны для уха летчика, что Штепенко, выразивший желание ассистировать, никак не мог их запомнить. Тогда условились называть их так, как они выглядят. Итак: пила, нож, ножницы, щипцы, крючок и так далее. Просто и ясно.

Через некоторое время все знали свои роли. Операция началась. Доктор дал пациенту стакан коньяку, и пятеро сильных мужчин обступили больного. В течение всей Операции матрос орал и так метался от боли, что мужчинам пришлось приложить немало сил, чтобы удержать его на месте. Наконец голос пациента превратился в стонущий хрип, он обессилел и потерял сознание. Тогда доктор сделал ему какой-то укол.

Всю ночь хирург дежурил у постели больного. Утром, когда самолет был готов к взлету, мы осторожно отнесли больного в лодку, переправили его в самолет и уложили там на надувной матрас.

Еще предыдущим вечером командир после продолжительного спора решил лететь в Якутск напрямик через хребет Черского.

Погода со вчерашнего дня почти не изменилась. Низкие тучи покрывали небо, падали редкие снежинки. Гидроплан пробороздил реку и плавно поднялся в воздух. Описав полукруг, он на прощание покачал крыльями над поселком. Вскоре мы были в облаках.

В течение часа весь экипаж усердно трудился, чтобы не сбиться с курса в облаках и снежной буре. На радость нам, погода постепенно прояснилась. Мало-помалу тучи поредели, кое-где можно было видеть голубые пятна ясного неба. Еще минут десять — и от туч остались лишь единичные комочки тумана, но вскоре и они рассеялись в солнечных лучах. Внизу был виден покрытый снегом и льдом горный хребет. Яркие солнечные лучи отражались от белоснежных склонов, и это вынудило нас надеть темные защитные очки. Вершины горного хребта были настолько острыми, что казалось, будто кто-то повернул огромные пилы зазубринами к небу. Куда ни кинь взгляд — ни куста, ни дерева, ни птицы, ни зверя. Только скалы и лед.