Виктор Петелин - Фельдмаршал Румянцев

Генерал-прокурор сената Никита Юрьевич Трубецкой, фельдмаршал Ласси поддержали вице-канцлера, высказавшись в том же духе: никаких территориальных уступок шведам…

Наконец царский двор переехал в Москву.

В конце апреля в Москве появился шведский посланник Нолькен для ведения переговоров с русским правительством.

2 мая в доме князя Черкасского состоялась конференция, на которой присутствовали Александр Иванович Румянцев и обер-маршал Михаил Петрович Бестужев.

Как только Нолькен понял, что маркиз Шетарди, на которого он весьма рассчитывал во время ведения переговоров и у которого даже остановился, не приглашен на конференцию, сразу стало ясно, что серьезных перемен за это время не произошло. Так оно и оказалось.

Шведский посланник заявил, что Швеция готова вести переговоры при посредничестве французского короля, и он весьма удивлен, что не присутствует его представитель в России.

Князь Черкасский тут же сказал:

– Ее императорское величество никогда не просила посредничества французского короля. Речь шла о добрых услугах короля, которые он сам любезно предложил ее императорскому величеству, их она никогда не отвергала. Не более того. Так что мы собрались по вашей просьбе и готовы выслушать все, конечно, если у вас есть на то полномочия вести переговоры.

Нолькен вручил великому канцлеру все соответствующие случаю бумаги.

– Ну вот, теперь ничье посредничество нам и не нужно. – Весь вид благодушного Черкасского давал понять, что уступок никаких не будет. Да и твердый взгляд Румянцева не сулил ничего хорошего. Лишь опытный и хитрый дипломат Михаил Петрович Бестужев старался не встречаться взглядом с Нолькеном.

– Добрые услуги и посредничество одно и то же, – сказал Нолькен, – и мне прискорбно встретить затруднение по этому предмету. Я прислан с тем, чтоб вести дело в присутствии и при посредстве Шетарди, что могу засвидетельствовать своею инструкциею. Поэтому, не теряя времени, прошу послать за Шетарди и вместе приступить к доброму делу, а без Шетарди мне говорить нельзя.

– Посредничество и добрые услуги далеко не одно и то же, – возразил князь Черкасский. – И вам, как посланнику, это должно быть хорошо известно. Добрые услуги Шетарди должен оказывать вам особо, а не в присутствии вашем, и только в случае каких-нибудь столкновений между обеими сторонами может делать свои представления как русскому, так и шведскому двору. Кроме того, французское посредничество не может быть принято еще и потому, что, как всему свету известно, Франция и Швеция находятся в тесном союзе и объявлено, что Франция не оставит Швецию в настоящем затруднительном случае; понятно, следовательно, что такое посредничество невозможно. Впрочем, и самой Швеции честнее, когда она сама о своих делах будет вести переговоры и приведет их к концу.

– Все это так, – согласился Нолькен, – но у меня руки связаны, и потому прошу подать мне помощь именно формальным отстранением французского посредничества.

– А мы и не просили этого посредничества, мы просили только добрых услуг, так что вам не нужно и формального отстранения Франции от ведения наших переговоров. – Черкасский твердо стоял на своем, и было ясно, что ничто не сдвинет его с этих позиций.

– Я прошу вас обратить внимание еще на одно обстоятельство. – Нолькен никак не хотел понять, что он потерпел здесь поражение. – Решение вопроса о французском посредничестве тесно связано с принципом, который должен служить основанием переговоров. Этот принцип есть не что иное, как намерения и виды Швеции, объясненные в манифесте, изданном от имени графа Левенгаупта. В этих-то самых видах и намерениях Франция согласились со Швециею.

«Ну и что? – всем своим видом говорили собравшиеся здесь русские конференц-министры. – И пускай себе Франция соглашается со Швециею, мы-то здесь при чем?» И Нолькен это чувствовал и решил использовать последний козырь, чтобы убедить своих явных противников.

– Означенные союзные державы благословляют возложение короны российской на главу ее всероссийского величества. Уповается, что ее величество не захочет отвергнуть намерения и виды Швеции, высказанные в манифесте графа Левенгаупта. Со времени ее благополучного восшествия на престол намерения Швеции и Франции оставались одни и те же, следовательно, остается только облечь дело в формальность договора.

Нолькен явно намекал на то, что шведы развязали войну с Россией лишь из-за того, что хотели способствовать, дескать, восшествию на престол Елизаветы. Этого намека не мог простить князь Черкасский.

– Нет, этот принцип не угоден нам, и мы даже не можем сказать императрице об этом вашем заявлении. В Российской империи никто не верит в то, что ее императорское величество получила родительский престол в результате начала войны со шведами, поддержанными французами. Всем известно, почему получила родительский престол Елизавета Петровна…

– Но я прошу доложить дело на решение императрицы. Впрочем, смело говорю, что король, государь мой, и весь шведский народ начали эту войну не против ее величества, и, услышав о ее восшествии, все обрадовались и подумали, что война уже прекращена. Во всяком случае, я приехал вести переговоры с приятелями, а не с врагами. Смело говорю, господа, что причины и цели войны те самые, которые истолкованы в манифесте графа Левенгаупта.

Конференц-министры переглянулись.

– Нет, я вовсе не говорю, что шведы ее величество на престол посадили, но нельзя же отрицать, чтоб они этого не желали, и так как Франция для того же с ними согласилась, то необходимость ее посредничества в настоящем мирном деле осязательна.

– Вы, господин Нолькен, чувствую, не знаете, что писало французское правительство маркизу Шетарди? – Черкасский явно устал уговаривать шведского посланника отказаться от французского посредничества и получить полномочия от своего правительства вести переговоры самостоятельно и прибегнул уж к последнему средству. – В рескрипте* французского правительства прямо сказано, что Швеция начала войну для возвращения уступленных ею по Ништадтскому миру провинций. И кроме того, там действительно говорится, что Франция берет на себя наиторжественнейшие обязательства не оставлять Швецию без своей помощи в этот тяжелый момент ее истории. Так может ли Франция быть беспристрастной, а ведь посредник должен быть таковым. Не так ли?

«Ишь, наконец-то засмущался, – подумал Александр Иванович Румянцев. – И так вот всегда, припрешь фактами, тогда засмущается, а то ведь будет врать без конца и краю, ох и бесстыжие… Ведь ясное дело, но вот уперся, и может толочь воду в ступе хоть год… Странно, что Шетарди не поставил его в известность об этом рескрипте, действительно посадил его в лужу, а сам чистенький… Вот и доверяйся после этого союзничкам…»