Виктор Петелин - Фельдмаршал Румянцев

В русском лагере встретили духовенство в торжественных одеждах, члены дивана, знатные бояре, дворяне, купцы, ремесленники. Румянцев сошел с коня, по обычаю христианскому приложился к кресту и Евангелию, принял благословение от ясского митрополита Гавриила Коломаки, который, как свидетельствует очевидец, «устами общества поздравлял его со всеми знаменитыми победами над неприятелем турком, радуясь, что его мужественным предводительством свершилось благополучие». Бояре дивана также возблагодарили его сиятельство.

По окончании взаимных приветствий Румянцев пригласил духовенство и светских чинов в свою палатку. Здесь они, «приняв пристойное себе угощение», стали прощаться, пригласив завтра его в свой город.

Гости ушли, а в палатке главнокомандующего долго еще горели свечи. Дежурные генералы выслушивали приказания на следующий день, под диктовку Петра Александровича писаря писали рапорты и ордера. И, сломленный усталостью и переживаниями трудного дня, Румянцев наконец лег на походную кровать. Но сон к сорокапятилетнему фельдмаршалу не шел, отгоняемый тяжкими раздумьями. Все напоминают ему его победы при Кагуле и Ларге. Действительно, русская армия тут победила превосходящего по силам неприятеля… Честь и слава русскому оружию! Но сколько несуразностей творится в русской армии, сколько непорядка и столкновений происходит из-за неудовлетворенного тщеславия, из-за нераспорядительности частных начальников, а порой и просто из-за глупости, чванства, самодовольства и других человеческих пороков, лени в том числе! И много еще придется потрудиться, чтобы избавиться от них. Вот его родственник граф Брюс… Стоило ему указать на его нелепые распоряжения во время простейших операций, как он тут же подал прошение об отпуске из армии по болезни. А ведь он все разъяснил в своем ордере генералу Брюсу, нужно было лишь следовать его указаниям, но нет… Противник ушел без боя, а можно было б его окружить и разбить, и тогда сейчас были бы и Бухарест и Браилов свободными от турок… «При Фальче долго его держали какие-то непреодолимые препятствия, да и в самом начале движения его корпуса были какие-то необъяснимые перемены, которые отдаляли его от мер и предположений моих, на которые я направил вверенный ему корпус. Оставалось только сожалеть, что мои распоряжения не производят своих действий. Только слух разнесся, что турки намерены переправиться через Дунай против Браилова, как он тут же отступил, даже не видя неприятеля… И это после Кагула и Ларги! Ведь до него маленькая команда капитана Богданова все сии места держала под контролем вплоть до Никарешти, а у Брюса, по его словам, оказалось недостаточно людей, хотя он имел такой прибавок в легких войсках… Я, конечно, знаю, какое число людей может исполнить то или иное задание, следственно, всякое мое повеление соразмерно тем словам, которые надобны, я все учел, и мои подчиненные должны точно исполнять, что им повелевается… Если б он своевременно занял Фокшаны, то сейчас мы не стояли бы около Браилова. Да и сменивший его Глебов столько сделал ошибок… Не успел принять команду, как тут же высказал опасения, что корпус его может быть атакован неприятелем со стороны Бухареста. Может! Но что из этого следует? Только прояви воинскую предусмотрительность, не более того. Ссылался на осеннее время, на дожди. Ведь и вся армия переносит ту же погоду. А в его корпусе половина людей совсем не несла трудов нынешней кампании.

И вот 24 октября Глебов послал свой корпус штурмом на Браилов… И что же? Полный конфуз. Удивляться тут нечему… Командующий штурмом, учреждая приступ на крепость, не обозрел пути, к тому ведущие, не заметил, что пред оною есть лагерь неприятельский, который и встретил штурмующих огнем. Пришлось послать еще шесть полков под командой генерал-майора Хераскова для новой атаки Браилова. Пришлось также предпринимать следующее: сикурс пришедший, что стоит под Браиловом, долго там держаться не может по той причине, яко в крепости оному поместиться неудобно. Тела же убитых людей и скота своим смрадным тлением понудят тем паче его убираться… Удивительнейшее дело, пришлось генералу Глебову все растолковывать, как ребенку. А распоряжение Глебова после отступления от Браилова, которое он дал полковнику Каковинскому? «Чтоб он потому к своей предосторожности меры взял». Вот полковник Каковинский и полз к Бухаресту, пока я не послал бригадира Гудовича с командой… Просто не укладывается в голове, как люди берутся командовать тысячами себе подобных, не имея к тому никаких данных… Я все легкие войска направил Глебову, конечно, не для осады крепости, где их действия бесплодны, а для того, чтобы распространить ему свои действия на Валахию. Следовало бы наипоспешнее завладеть городом Бухарестом, выслав туда сразу же сильный деташемент, а он посылает туда полковника Каковинского, призывая его прежде всего «к своей предосторожности меры принимать».

Сон все-таки сморил уставшего фельдмаршала, которому так и не удалось выяснить множество вопросов, столь глубоко взволновавших его.

…Бухарест и Браилов – это последние пункты, которые необходимо было занять во время нынешней кампании. Приближалась зима, люди устали от военных тягот, обносились, лошади выходили из строя. Нужен был отдых, и Румянцев всеми силами стремился к победоносному окончанию второй кампании против турок. И все шло хорошо, но вот чрезмерная осторожность некоторых военачальников срывала весь благополучный ход кампании.

…Три недели назад Румянцев получил рескрипт Екатерины II о переходе армии на зимние квартиры, в котором она, соглашаясь со всеми его предложениями (оставить корпус для защиты Молдавии, гарнизоны в крепостях Измаил, Килия и Аккерман, второй корпус расположить в Валахии после освобождения Браилова и Журжи, главные силы армии разместить между Бугом и рекой Синюхой), высказала полное доверие к его «испытанной ревности» и «усердию к службе нашей», предполагая, что он не оставит «попечения как о удержании покоренных праведному нашему оружию мест, так о пропитании и о снабжении всем потребным наших войск и их безопасности». «Сверх того, – продолжала Екатерина, – мы за благо рассудили поручить в ведомство ваше покоренную крепость Бендеры, но как обширность завоеванных мест не может быть обнята одною вверенною вам армиею, то и восхотели мы оную умножить шестью пехотными и двумя конными полками, кои вы вместе получите от нашего генерала графа Панина, о чем мы уже ему повелели».

В рескрипте также было рекомендовано при отходе на зимние квартиры оставить все тяжелые повозки в укрупненных местах завоеванных земель, «дабы армия ни в чем не была отягощена и тем удобнее могла оставить зимние квартиры и зачать свои действия… Мы ожидаем теперь мнения вашего о будущей кампании и надеемся, – говорилось в заключении рескрипта, – что вы, зная ныне тамошние места и способы, распорядите все к удовольствию нашему, а тогда и не оставим мы снабдить вас потребными на то время наставлениями».