Виктор Петелин - Фельдмаршал Румянцев

Румянцев сомневался в том, что возможно за один год создать флотилию, способную противостоять турецкой, многочисленной и хорошо вооруженной. «Но есть ли, однако ж, и неудобность одолевать надобно, – писал он в реляции Екатерине II 15 марта 1771 года, – то заблаговременно нужно, чтоб сюда прислать потребное число всех чинов, знающих морскую службу и строительство флота, не меньше и определить снабжение всеми к тому потребами, ибо из здешних ее жителей совершенно знающие сему делу не находятся. Бедствия военные, а заразительная болезнь и того более, здешний край подвергнули во многих местах опустошению в людях».

Но если Румянцев соглашался, что строить речную флотилию необходимо, преодолевая все возникающие при этом препятствия, то решительно возражал против прожектерских настроений графа Орлова, предложившего выделить сорокатысячный корпус из армии Румянцева для похода на Царьград. «Легкой, видно, кажется сия кампания из Петербурга, – размышлял Румянцев, получив сведения об этом проекте графа Григория Орлова. – Построить за один год речную флотилию, переправиться через Дунай, дойти до Варны, оттуда водным путем перебросить корпус к Царьграду и штурмовать его… Понятно, что, кроме победы русских, другого исхода при этом штурме не предполагается. Только победа! И уж ясно, что после этого турки будут умолять о мире, который их сиятельство благосклонно подпишет на выгодных для России условиях. А стареющий фельдмаршал Румянцев брюзжит и возражает против столь блистательного и победоносного похода. И буду возражать! Согласиться с этим – просто погубить все дело! А может, их сиятельство граф Орлов не так уж опрометчив и глуп?.. Ведь эту мысль о походе он высказал еще тогда, когда мы не овладели Крайовом и Журжей, не приобрели всех пространных завоеваний, что имеем теперь на берегу дунайском. При этом за первое правило поставлял он, предопределяя сию экспедицию, что прежде всего необходимо усилить армию как числом, так и способностью для исполнения его блистательного замысла. Вроде бы и прибавили в сию армию шесть полков из второй, вроде бы определили к нам 20 тысяч рекрутов. Но рекрутский набор только начинается, а шести полков прибавки не хватит и для гарнизонов, коими должен я снабдить завоеванные крепости в такой пропорции, чтоб они могли по крайней мере воспротивиться на первый случай неприятельским покушениям. Вряд ли стоит объяснять петербургским воителям разницу в способах ведения войны наступательной и оборонительной. Даже всемилостивейшая государыня изволит знать различные свойства одной пред другой. Полководец, ведущий свои действия по правилам войны наступательной, прежде всего имеет главный пункт атаки и к оному устремляет все свои силы, поелику одолением сего пункта сразу достигает желаемого. Но в оборонительной войне нельзя взять предмет такого равновесия, ибо тут потребны на все части и силы и внимание по отражению поисков неприятельских. Сие есть мое настоящее положение, в этом году мне предназначено вести войну оборонительную, сохраняя отвоеванные земли. И в этом случае я должен соразмерять число моих сил с великим пространством объятой земли, которую должно защищать, дабы снова не попали под турецкое иго местные жители, уповающие на щит оружия своих братьев по православной вере. А если не обеспечить потребной стражей и ополчением отвоеванные крепости, то их следует разорить, иначе они могут достаться неприятелю.

В Петербурге легко и просто рассуждать и строить планы. Они там подсчитывают только на бумаге… И вроде бы не знают, что и наступающая кампания 1771 года принесет довольное оскудение и убыль в людях, ежегодно бываемые в армии по естественным законам своего бытия… Нет, невозможно отделить от моей армии корпус в сорок или тридцать тысяч за Дунай на овладение Царьградом. Если отделить такое число, то что останется на здешней стороне для ее защиты и для поддержки оного корпуса? Если хотят всерьез предпринять такую экспедицию, то армию следует удвоить, а не подкреплять ее шестью полками и после этого надеяться отделить от армии корпус для похода на Царьград. Лучше бы подумали о том, как оградить покушения турок со стороны крепости Очаков. Гарнизон сей крепости турки, естественно, усилят и могут смелее действовать как против второй армии, так и против моей, если мы начнем свои действия за Дунаем… Вот здесь-то необходим достаточный деташемент для стражи их поисков против нас…»

Все большее внимание Румянцева привлекал молодой генерал-майор Григорий Потемкин, сменивший Кречетникова на посту предводителя отдельного корпуса, действовавшего в районе Крайова, за рекой Ольтой. Корпус занимал важное положение между крепостью Турно, все еще остававшейся в руках турок на левом берегу Дуная, и сильной крепостью Виддин, в которой сосредоточивались обычно большие силы турецкой армии для перехода через Дунай. Оказаться в окружении турок – опасное положение, и Румянцев внимательно следил за всеми событиями, которые происходили в той стороне, на правом фланге его армии. Тем более по всему чувствовалось, что генерал-аншеф Олиц не справляется с возложенными на него предводительскими обязанностями, слишком много случаев нарушения дисциплины наблюдалось в его корпусе, слишком медленно и с какой-то непонятной натугой исполнял этот генерал предписания. Все это было непонятно Румянцеву и раздражало его.

Не только фельдмаршал Румянцев был недоволен медлительным движением русской армии в Валахии. Честолюбивый, горящий жаждой успеха молодой генерал-майор Григорий Потемкин тоже возмущался тем, что генерал-аншеф Олиц не проявлял инициативы в борьбе с турецкими войсками. А ему так хотелось отличиться, стать заметным, чтоб весть о его подвигах дошла до Петербурга и отозвалась хоть чуточку в сердце государыни. Он не сомневался в том, что она выделила его из толпы стоящих у трона. И дело не в росте и прекрасной наружности. Таких много и в гвардии, и среди штатских. Смекалка, находчивость, быстрый ум, необыкновенная память, проницательность, умение разбираться в людях, преданность Отечеству и престолу – вот что прежде всего отличало его. И Потемкин верил в свою звезду.

Рано оставшийся без отца, Потемкин вместе с матерью переехал в Москву, где сначала учился в учебном заведении Литкела в Немецкой слободе, а потом – в только что учрежденном университете. Уже в то время ему хотелось выделиться. Но как? То он мечтал скупить все дома за Яузой и построить огромное здание; то заявлял своим товарищам, что непременно станет архиереем или министром. Понятно, эти мечты вызывали лишь иронические улыбки – сыну бедного смоленского дворянина трудно было рассчитывать на достижение подобных целей. Правда, в Москве служил родственник матери Григорий Матвеевич Козловский, занимавший довольно высокий пост президента Камер-коллегии. Вот если бы он помог…