Виктор Петелин - Фельдмаршал Румянцев

А между тем вся Пруссия словно только этим приездом великого князя и жила. Повсюду его встречали так торжественно и тепло, что он порой даже терялся: еще никогда не выпадало на его долю столько чести и церемоний.

Румянцев-то прекрасно понимал, что прусский король не зря воздает такие царские почести наследнику российского престола: ведь только от него будет зависеть исход этой поездки. Фридрих и Екатерина все вроде бы решили за Павла и Софию-Доротею, но что скажет сам Павел, увидев свою нареченную? Передаст ли он официальное предложение Екатерины II или не передаст? Так что стареющий король приказал не скупиться на почести. Румянцев повсюду видел по дороге к Берлину шпалеры войск, почетные караулы, триумфальные арки, букеты цветов, венки, вечерами давали спектакли и концерты…

10 июля, в воскресенье, Павел Петрович в парадной карете, запряженной восемью лошадьми, вместе с принцем Генрихом и Румянцевым, проехав под последней триумфальной аркой, той, что была поставлена перед мостом, на котором возвышалась статуя основателя королевской династии в Пруссии, отца Фридриха II и принцев Генриха и Фердинанда, под восторженные крики благоденствующего немецкого народа, подъехал к королевскому дворцу. Здесь его ожидал сам Фридрих с королевой.

П. Дюран, один из биографов великого князя, так описывает Фридриха и его переживания по случаю этой встречи: «…ради достойного приема своего гостя король прусский расстался со своими привычками домоседа, преодолел свои воображаемые болезни и развязал тугие шнурки своего кошелька… В 1776 году Фридрих был уже сухим, сгорбленным стариком, опирающимся на палку, с большими проницательными глазами, освещавшими выразительные черты лица, с высоким лбом и саркастической улыбкой. Когда-то в Рейнсберге находивший наслаждение в живой и тонкой беседе, блиставшей мыслями, он избегал теперь общества. Он обедал один, в потертом платье и возился у камина со своей подагрой. Расчетливый до скупости, на склоне лет он восстановил традиции своего отца Фридриха-Вильгельма. Для подобающего приема ему нужно было выйти из своего уединения, провести несколько дней в обществе, бывать на спектаклях, облечь себя в тяжелый парадный расшитый мундир; уже одна мысль об этом пугала его…»

Дипломаты в это время доносят своим дворам, что король Фридрих говорит о предстоящей встрече как о военной баталии с превосходящими силами противника. Но покорился неизбежному, вникая во все детали церемониала, сам распоряжался, порой находя в этом большое удовольствие. Даже обойщикам и декораторам, которые хлынули в Сан-Суси и Шарлоттенбург, отдавал личные распоряжения. Все окружающие его просто удивлялись, как ежедневно хлопотал король, давая распоряжения исправить кареты, сшить новые ливреи. Это никого не удивляло бы, если б не знали, как он ненавидел всякие переделки. На все это уходило много средств, но король «ежеминутно», как свидетельствует современник, говорил: «По правде сказать – это увеличивает расходы, но я не жалею».

Но король беспокоился не только о пышности и торжественности приема. Главное, что беспокоило его, – как бы посланники Франции и Австрии не превзошли его самого во внимании к Павлу и его свите, как бы не отвлекли русских гостей, доставляя им различные удовольствия, как бы не внушили им мысли и чувства, которые противоречили бы его интересам. Он уже предвидел, что эти хитрецы могут расставить некие ловушки, избегнуть которые можно лишь устройством ежедневных праздников, торжественных обедов и ужинов.

– Всех наших русских гостей надо оградить от австрийских и французских когтей, – напрямик говорил Фридрих графу Финкенштейну.

…И вот, преодолев все многочисленные неудобства и лишения, Фридрих II радостно улыбается при виде юного обворожительного наследника русского престола.

Принц Генрих представил великого князя своему брату.

– Государь, – сказал Павел Петрович, – причины, которые привели меня с дальнего севера к этим счастливым странам, заключаются в желании уверить Вас в дружбе, которая должна соединять Россию и Пруссию, и нетерпение увидеть принцессу, предназначенную для восшествия на престол российский. Принимая ее из Ваших рук, я заявляю, что эта принцесса тем более любима будет и мною и народом, над которым она будет царствовать. Наконец достиг я того, чего уже давно желал: я могу видеть величайшего героя, удивление нашего века и потомства.

Великий князь умолк и в волнении оглядывался по сторонам, словно в поисках помощи. Рядом возвышался фельдмаршал Румянцев.

Фридрих тоже бросил мгновенный взгляд на фельдмаршала, и в мыслях его пронеслось: «Хорош! Мощный, сильный человек. Правда, его красивые благородные черты совсем чуть-чуть искажает одутловатость лица – признак человека, любящего все сладости земного бытия. А вот твердые, уверенные в себе глаза выдают серьезный ум и глубокие познания всех мудростей жизни, начитанность. Твердая походка и благородные манеры выдают в нем человека, привыкшего командовать с молодых лет. Уж не говоря о неистощимом мужестве и решительности, которые он проявлял на поле брани, в прямом столкновении с неприятелем, в том числе и со мной… Какая умница русская императрица, что именно этого человека поставила во главе свиты великого князя…»

– Я не заслуживаю похвал, – пришел на помощь великому князю король. – Вы видите во мне лишь бедного, хворого, седовласого старца. Но верьте, что я считаю себя счастливым, принимая достойного наследника могущественного государства, единственного сына моего лучшего друга, Великой Екатерины.

И, чуть повернувшись в сторону, вновь бросив пронзительный взгляд на возвышавшегося над царственными особами Румянцева, сказал:

– Победитель оттоманов, будьте моим гостем. Я нахожу в вас много сходства с незабвенным генералом моим Винтерфельдом, доставившим мне столько побед.

– Государь! – спокойно ответил Румянцев, глядя на небольшого старичка, действительно седого и слабого. – Я был бы очень рад походить, хотя и не совершенно, на генерала, который так прославился, служа Фридриху.

– Нет! – воскликнул король. – Вы должны более гордиться победами, которые доведут ваше имя до отдаленного потомства.

Павел Петрович между тем все оглядывался в надежде увидеть ту, ради которой и приехал сюда.

Но был уже вечер, и Фридрих пригласил всех гостей к ужину, познакомил с супругой – королевой Елизаветой-Христианой. Здесь же Павел впервые увидел свою невесту Софию-Доротею, принца и принцессу Вюртембергских, будущих тестя и тещу. С первого же взгляда на Софию-Доротею великий князь влюбился в нее, она была красива, высока, стройна, пленяла свежестью и правильностью черт лица своего.