Виктор Петелин - Фельдмаршал Румянцев

Чаще всего Елизавета Петровна задумывалась о войне с Фридрихом, о Померании и Кольберге, куда переместились интересы воюющих держав. Бутурлин слал радужные реляции, а ей становилось горько и от его вранья, и от беспомощности что-либо поправить. Ведь именно она сама, привлеченная мужественной красотой Александра Бутурлина, сделала его своим ближайшим человеком еще в годы их юности. Благодаря ей, Елизавете, Бутурлин стал пользоваться вниманием и Петра II, который пожаловал его действительным камергером, кавалером ордена Александра Невского, генерал-майором и унтер-офицером кавалергардского корпуса… При Анне Иоанновне занимал второстепенные губернаторские места, а при ней, Елизавете, сразу стал правителем Малороссии, генерал-аншефом. Она же отдала под его команду войска Лифляндии и Эстляндии, потом пожаловала его сенатором, наконец, вручила ему фельдмаршальский жезл и совсем недавно графское достоинство… А он ничуть ей не отплатил за всю ее доброту и благоволение… Только водка, видно, у него на уме. Иначе как же объяснить все его бесцельные марши туда-сюда – от Познани к Бреславлю, а от Бреславля к Познани? Зря она вручила ему армию… Видно, правы те, кто говорил: «Петр Семенович Салтыков поехал в прошлом году к армии мир делать, но мира не сделал, а Бутурлин, конечно, не сделает ни мира, ни войны…» Так оно и получилось: 120 тысяч союзных войск не могли одолеть 60 тысяч Фридриха. Вот только один Румянцев и остался действовать против Кольберга, а все другие во главе с фельдмаршалом отправились на зимние квартиры. И на этот раз не удалось проучить строптивого прусского короля…

Неожиданно мысли Елизаветы Петровны перекинулись на Зимний дворец, который она приказала достраивать еще семь лет назад, в 1754 году. Растрелли взялся все сделать быстро, но война помешала. И вот до сих пор она еще не въехала в Зимний, хотя так хотела пожить в нем, уж очень ей нравилось там. В дни просветления она часто думала о том, как она будет счастлива под одной крышей со своим фаворитом Иваном Шуваловым, которому сейчас приходится ездить к ней из своего собственного дома, пусть недалеко расположенного, но все-таки…

«Сколько уж прошло времени с тех пор, как я позвала его, а он еще не пришел, – тоскливо думала Елизавета Петровна. – Сколько ж может продолжаться война, опять уж скоро зима, а войне нет конца! Снова австрийский посол Эстергази будет выражать недовольство действиями главной русской армии, так ничего существенного и не добившейся за эту кампанию… О Господи, пощади меня, дай спокойно умереть, без этих страшных болей…»

– Егоровна! – простонала императрица. И снова в ужасе вспомнила, что верной подруги нет более в живых.

Другая дама, вопросительно поглядев на нее, тут же подошла к Елизавете Петровне, готовая исполнить любую ее просьбу.

– Иван Иванович пришел?

– Сейчас он придет, ваше величество. Успокойся, матушка наша родимая, да и не думай о делах-то, пусть Конференция думает, а ты о чем-нибудь веселеньком…

Иван Иванович Шувалов спешил к Елизавете Петровне, вызванный с заседания Конференции посыльным камер-юнкером. Впрочем, заседание тут же и закончилось: все члены Конференции насторожились в ожидании самых мрачных известий, зная, насколько больна императрица. Шувалов же думал о другом. Скоро, 1 ноября, ему исполнится тридцать четыре года. Может, матушка-царица вспомнила об этом дне и хочет преподнести какой-нибудь подарок или что-то сказать в связи с этим? Только вряд ли она вспомнит о дне его рождения: не до того ей сейчас. А как было радостно смотреть на нее, когда она недавно, почувствовав себя получше, пожелала осмотреть Зимний дворец, приказала очистить место для кареты, спокойно уселась в подъемный стул, специально обитый для нее бумажными обоями, и придирчиво осмотрела почти готовый дворец. Довольная увиденным, попросила Растрелли поскорее отделывать ее покои.

Растрелли, конечно, как всегда некстати, напомнил государыне о своевременном отпуске денежных сумм. А все деньги война поглощает… Сколько ж еще придется воевать? Никто предсказать не может, всем война надоела, всех измотала до предела. Франция первая взмолилась и в начале года предупредила своих союзников, что не в состоянии содержать столько же войска, как и прежде, не в состоянии выполнять взятые на себя союзнические обязательства. Мария-Терезия тоже не против заключить мир, оставив за собой хотя бы часть завоеваний, которых добилась Австрия в ходе сражений с прусским королем. России тоже нужен мир. Но столько было затрачено усилий, материальных и людских ресурсов, что было бы справедливо в ходе переговоров существенно ослабить прусского короля, дабы в Европе могли спокойно и безопасно трудиться над восстановлением благосостояния всех держав. Ослабление прусского короля – это мера против новой войны… Но стоило России заговорить об этом, как тут же нашлись у него защитники. И Фридрих так долго мог противиться самым сильным державам в Европе только благодаря этим приверженцам.

А фельдмаршал Бутурлин… Хоть он бы что-нибудь сделал для заключения мира! Но нет, все время провел в бессмысленных маневрах, вместо того чтобы предпринимать решительные действия. И к тому были все условия – и приличное состояние армии, и известная храбрость наших войск, и слабость прусского короля, и соединение усилий с австрийцами. Но Бутурлин в каждом своем донесении выдвигал какое-либо новое намерение, противоположное тому, что было в предыдущем. И ни одно из предложений и намерений не было исполнено. А ведь даже невоенному человеку совершенно ясно, что от скорости его движения в Силезию многое, если не все, зависело в этой кампании. Ему больше всего нужно было поспешить в Силезию, чтобы объединенными силами разбить короля и продиктовать ему условия мира. Он же медлил, а неприятель смело обращал свои силы в другую сторону и успевал противостоять союзникам.

Удивительнее всего, думал Иван Иванович, что остановился под Бреславлем и ничего не сделал, чтобы взять его, хотя гарнизон его незначителен, поблизости неприятеля не было. Все, казалось, предвещало успех. Но Бутурлин созвал совет, заявил о мнимых трудностях. Ну и, ясное дело, совет решил не идти на Бреславль. Да и дальнейшие действия Бутурлина свидетельствовали о его неумении маневрировать большими силами и непонимании своих стратегических задач… Так, во всяком случае, говорили на заседаниях Конференции, и Иван Иванович подробно докладывал о том ее императорскому величеству, когда у нее пробуждался интерес к земным делам.

Как была недовольна императрица, узнавшая, что Бутурлин отказался от нападения на неприятеля, а вместо этого пошел на Швейдниц! Елизавета Петровна была весьма раздражена и серьезными противоречиями, которые наблюдались в реляциях Бутурлина, – противоречиями между его решениями и известными обстоятельствами, которые диктовали совсем другие действия и решения… Как можно было не воспользоваться объединенными силами русских и австрийцев и не ударить по неприятелю, весьма смущенному таким превосходством стоявших против него сил! А вместо того чтобы ударить по неприятелю, и русский и австрийский главнокомандующие потратили много времени на бесплодные и бесконечные совещания. Венец славы уже висел над ними, но два фельдмаршала безвозвратно его потеряли. И вся Европа говорит, что русские всю кампанию думали лишь о том, как бы протянуть время и, ничего не сделав, возвратиться домой… Может, хоть граф Румянцев своими успехами поправит это неблагоприятное впечатление?