Виктор Петелин - Жизнь графа Дмитрия Милютина

Четыре смертных приговора подействовали на поляков, некоторые поляки стали искать покровительства у русских, не обращая внимания на то, что совсем недавно презирали и ненавидели их. «Таков обычный польский характер, – сокрушенно думал Муравьев, узнав об этих фактах. – Таковы гонители москалей и монголов…»

Вернувшись из Финляндии, Александр Второй увидел, что Муравьев наводит порядок на северо-западе, Анненков тоже активно действует, лишь Варшава мало существенного внесла в успокоение нации. Александр Второй решил назначить наместником и главнокомандующим войсками генерала Берга, а великому князю Константину Николаевичу направил письмо, которое привожу здесь полностью: «Призвав ваше императорское высочество в прошедшем году к управлению царством Польским в качестве моего наместника, я желал выразить мою твердую волю дать постепенное развитие новым учреждениям, мною царству дарованным. Самое назначение любезного мне брата было ручательством моего искреннего желания следовать путем умиротворения к восстановлению нарушенного порядка в Польше и водворению в ней прочного управления на основаниях, согласных с нуждами и пользой края. Вполне постигнув мои благосклонные к народу польскому намерения, душевно им сочувствуя и воодушевленный высокой мыслью примирения, ваше императорское высочество с достойным самоотвержением пожертвовали всем положением вашим в империи, чтобы на новом поприще, неограниченным моим доверием вам указанным, усугубить ваше рвение на пользу службы и отечества. Я имел право ожидать от подданных моих царства Польского, что как намерения мои, так и готовность ваша к приведению в исполнение моих предначертаний будут постигнуты, что, минутно увлеченные против правительства, они поймут значение прибытия ваше в царство и, видя в нем залог попечений моих о благе Польши и доказательство моего расположения простить заблуждение, они возвратятся на путь долга и к чувствам преданности своему монарху. К крайнему моему прискорбию, надежды мои не осуществились. Встреченные на первом шагу вероломством и покушением на драгоценную для меня жизнь вашу, ваше императорское высочество кровью запечатлели преданность ко мне и России. Невзирая на все усилия ваши, учреждения, дарованные мною царству Польскому, доселе не действуют согласно их назначению, встречая постоянные препятствия не в доброй воле и стараниях правительства, а в самой стране, находящейся под гнетом крамолы и пагубным влиянием иноземных возмутителей. С прибытием вашим в Польшу должна была, внушением необходимого уважения и доверия к закону, ознаменоваться новая эпоха для ее внутреннего развития и благоденствия. Неусыпно и не щадя своего здоровья, ваше императорское высочество твердой волей старались осуществить мои благие для царства Польского намерения. Соглашая постоянно ваши действия с целью вашего назначения, имея постоянно в виду пользу службы России и вверенного управления вашему краю, пренебрегая ежеминутно личной опасностью, вы не поколебались в неусыпных усилиях ваших и тогда, когда открытый мятеж противопоставил величайшие затруднения действию закона. Но продолжающееся возмущение, тайные преступные замыслы и возраставшая со всех сторон измена убедили ваше императорское высочество в несоответственности с нынешним состоянием края той мысли благосклонного и кроткого умиротворения, побудившей меня возложить на вас исполнение щедрых льгот, мною царству Польскому дарованных. Народ польский не хотел понять и оценить мысль назначения вашего императорского величества моим наместником и вероломным восстанием и преступными заговорами оказался недостойным данного ему, в лице любезного мне брата, залога благосклонных намерений моих. Сознавая справедливость вашего воззрения на невозможность, при настоящих обстоятельствах, следовать для усмирения края тем путем, который вызвал в прошедшем году назначение ваше, я соизволяю на испрашиваемое вами увольнение от обязанностей наместника моего и главнокомандующего войсками в царстве Польском. Когда же, с помощью Божией, восстание в Польше будет подавлено, когда, вняв, наконец, гласу закона и долга, подданные мои в царстве отвергнут насилие отъявленных поборников измены и обратятся к моему милосердию, когда водворенный порядок дозволит вновь приступить к начатому вами делу, когда обстоятельства дозволят введение тех учреждений, которые мною были дарованы царству и приведение в действие коих есть одно из моих живейших и искреннейших желаний, – тогда я буду надеяться, что вам снова можно будет принять участие в исполнении моих предначертаний и посвятить себя на пользу службе с тою же ревностью и самоотвержением, коих постоянные и несомненные доказательства столь же были отрадны моему сердцу, сколь неограниченны мои к вам доверие и братские дружба и любовь. Молю Бога, дабы испрашиваемый вами отдых, необходимый вашему императорскому высочеству после постоянных и тяжких трудов, понесенных вами среди величайших затруднений и испытаний, глубоко поражавших ваше сердце, столь горячо любящее дорогое отечество, сколь возможно скоро восстановил ваши силы. Да поможет нам Бог. В Его беспредельное милосердие уповаю твердо и непоколебимо. – Искренно вас любящий и благодарный брат Александр».

Дмитрий Милютин, прочитав это письмо Александра Второго, задумался о нелегкой судьбе великого князя Константина Николаевича, явно взявшегося не за свое дело и не имевшего столько силы воли, чтобы распоряжаться в вспыхнувшей восстанием Польше, которая за последние два годы лишь к этому и готовилась. В Париже, Лондоне только и думали о том, как бы свергнуть иноземное иго и зажить самостоятельной жизнью.

Одно время казалось, что восстание ослабело, вроде бы подавлено, но это лишь на первый взгляд, происходили стычки, русские полки их разбивали, на какое-то время в Польше становилось тихо, но проходило время, появлялись новые отряды мятежников с оружием, и бои возобновлялись. Граф Берг не раз жаловался Милютину, писал в русское посольство в Париже, что царство Польское можно было бы усмирить за каких-нибудь шесть недель, если бы можно было воспрепятствовать подмоге, которая идет из Галиции. Польша немедленно бы успокоилась, столько тяжелых жертв она испытала за это время, но иностранное вмешательство вновь и вновь порождает надежды, тем более что множество авантюристов, стекающихся из разных стран Европы с оружием и отрядами, вновь и вновь порождают несбыточные надежды освободиться от царского самодержавия. А в его армии было уже 145 тысяч воинов, Милютин хорошо знал об этом, потому что лично распорядился отправить эти полки, к тому же готовил и новые распоряжения о войсках в Польшу. Берг соглашался, что с такими войсками можно было бы выиграть блистательное сражение против серьезного противника. Но где польские войска? Их нет, а есть десятки, сотни мелких отрядов, за которыми трудно уследить, надо наводнить всю Польшу большими отрядами, окружить все польские отряды и уничтожить отряды и восстание. Милютин был вполне согласен с Бергом… Он прав, если не удастся в ближайшее время подавить этот мятеж, то Франция окажется застрельщиком новой войны, из Парижа то и дело слышатся грозные окрики в адрес русского императора. «Политика Франции всех времен, – писал Берг Милютину в августе 1863 года, – была враждебна по отношению к России. Французы постоянно поддерживали наших врагов в Швеции, в Польше, в Турции. История – тому подтверждение. Сегодня они делают то же самое. То, к чему мы можем прибегнуть (так!) при этой враждебности, – это к помощи государств, интересы которых общие с нами. Александр I умел делать это с большим успехом. Всякую политику, враждебную его политике, мы ведем к гибели…»