Виктор Петелин - Жизнь графа Дмитрия Милютина

Милютин, пользуясь различной информацией, читая секретные телеграммы из Белграда, Цетинье, Константинополя, Вены, понял, что идет какая-то закулисная игра, в которой славянские князья то договариваются с Россией, то затевают переговоры с Веной, а планы венского правительства недостаточно определенны, им уж очень хочется присоединить к своим владениям Герцеговину и Боснию, но опасаются, как бы не проиграть в войне, которая вот-вот разыграется в ближайшее время. А из-за этой дипломатической игры отношение России к славянам самое фальшивое.

Императрица Мария Александровна, внимательно следившая за событиями в Европе, не раз высказывала и Милютину, и князю Горчакову, что русская дипломатия не столь уж энергично действует в пользу славянского населения в Турции, такое отношение может повлиять и на императора. Милютин, вчитываясь в доклады послов, понял, что князь Горчаков полностью поддерживает графа Андраши, протестует против враждебных партий в Австрии, которые намерены раздуть славянский вопрос, чтобы Андраши сломал себе голову. Император полностью поддерживал позицию князя Горчакова и Милютина не допустить общего разгара войны на Балканском полуострове. Так и записал в дневнике Д.А. Милютин.

И тут же через несколько дней, 22 марта, 1876 года в понедельник, в том же дневнике Милютин записал: «В субботу получено из Берлина печальное известие о кончине Юрия Федоровича Самарина. Проездом чрез этот город, на возвратном пути из Парижа в Россию, он поместился в какую-то больницу, где ему была произведена хирургическая операция на руке, вопреки предостережениям парижских врачей. Говорят, что после этой опасной операции сделалась у него гангрена, от которой он и умер в самое короткое время (умер от заражения крови. – Ред. ). Жаль этого умного и даровитого человека; горячо преданный России, он был замечательный писатель и необыкновенно остроумный собеседник. Незадолго до смерти он отпечатал за границей последнюю, 6-ю, книжку своих «Окраин России» – издания, из-за которого он приобрел несметное множество врагов. Немцы Прибалтийского края ненавидели его за то, что он беспощадно изобличал их антирусские тенденции. Благодаря им же он прослыл в высших сферах либералом, человеком задорным, крайним славянофилом. В действительности же Самарин был далек от этой репутации. Он отличался редкой диалектикой, блестящей способностью вести спор о предметах самых разнообразных; выражался изящно на многих языках: по-немецки и по-французски говорил с такой же легкостью, как по-русски. Эта личность сохранится неизгладимо в памяти многочисленного кружка его приятелей и почитателей. Вчера и сегодня повсюду не было другого разговора, как о кончине Юрия Федоровича» ( Милютин Д.А. Дневник 1876–1877. С. 32).

В эти печальные дни Дмитрий Милютин был всецело поглощен событиями на Балканском полуострове. Вызвал генерал-лейтенанта Николая Николаевича Обручева, управляющего делами Военно-учетного комитета, и обсудил с ним о возможностях Военного министерства предпринять осуществление плана мобилизации русской армии в случае войны. Милютин и перед этим не раз касался этого вопроса, но сейчас наступал такой момент, когда должны были подействовать эти планы, разработка этих планов была недостаточно ясной. А главное – нужно ли это? Ведь внешнюю политику ведут госудрственный канцлер князь Горчаков и сам император.

25 марта, в четверг, Дмитрий Милютин предстал со своим очередным докладом Александру Второму. Взял для основательности своих предложений записку Обручева с конкретными разработками плана мобилизации. Но как только Милютин заговорил о планах мобилизации, Александр Второй тут же перебил его:

– Могу тебе сказать только одно, что я признаю войну в близком будущем невозможной и совершенно уверен, что мы избегнем ее.

Милютин почувствовал, что император говорит об этом чересчур самоуверенно и торжественно, как будто в Европе по-прежнему царили тишина и благоденствие.

– Если вы, ваше величество, так уверены в происходящих событиях, очень тревожных и непредсказуемых, то нужно ли нам составлять какие-нибудь планы мобилизации? И вообще, нужно ли нам в таких размерах и с такими громадными пожертвованиями готовиться к войне?

И тут Александр Второй, внимательно вглядываясь в лица цесаревича, великого князя Владимира Александровича и Милютина, тихо и прямо-таки таинственно сказал:

– Так я тебе открою то, что никому не известно, кроме меня, князя Горчакова и наследника. Только я прошу вас всех троих отнюдь не открывать никому того, что я скажу…

«Затем государь рассказал такие обстоятельства, которые совершенно изменяют общие соображения и взгляды на европейскую политику, – записал в дневнике Д. Милютин. – Дав обещание хранить тайну, не считаю себя вправе сказать что-нибудь лишнее даже и в своем дневнике, хотя и веду его не для публики. Сожалею, чрез это умолчание лишаю себя возможности сохранить для истории некоторые любопытные данные. Конечно, сущность дела рано или поздно сделается известной, но жаль будет, если утратятся некоторые подробности, характеризующие личные отношения», а первоначально Милютин записал: «Характеризующие личные отношения и анекдотические подробности ». Что за «анекдотические подробности», мы так и не знаем. Но смысл высказываний императора в том, что он вовсе не предвидел в ближайшее время войны и не готовился к ней, хотя Д.А. Милютин предвидел эту войну и пытался что-то делать для подготовки к ней. Суета внешнего бытования не помешала запомнить военному министру этот утренний знаменательный разговор с императором.

А накануне Милютин долго разговаривал с графом Шуваловым, вернувшимся из Лондона и заехавшим по дороге в Петербург в Берлин. «Германский канцлер прикинулся простодушным добряком и развивал ту мысль, что настоящая эпоха есть самая выгодная для России, чтобы распорядиться Турцией совершенно по своему усмотрению; Бисмарк говорил, как поступил бы на месте русского императора, и ручался за то, что ни Австрия, ни Германия не помешают нам», – записал Милютин итоги этого разговора «со свойственной ему болтливостью» с графом Шуваловым, а сам вновь вспомнил знаменательный разговор с императором и подумал: уж не отсюда ли «анекдотические подробности» черпал император, выслушав графа Шувалова об этом разговоре с Бисмарком… Вполне возможно…

Всего лишь год тому назад канцлер Бисмарк был весьма дружественно настроен к России, к Александру Второму, князю Горчакову, во всем их поддерживал и одобрял все их предложения. Но в 1875 году Бисмарк еще раз решил напасть на Францию, увидев, как быстро она восстанавливает свою военную мощь после поражения в 1870–1871 годах. Но Александр Второй остановил его порывы. Морис Палеолог в своих воспоминаниях рассказывает о том, что Бисмарк сам уведомил князя Горчакова о своих намерениях напасть на Францию, но Горчаков в свою очередь сообщил, что русский император против этой войны и не допустит ее. Александр Второй, предчувствуя серьезность намерений Бисмарка, приехал в Берлин к императору Вильгельму Первому, который тут же посоветовал своему канцлеру встретиться с русским императором. Французский посланник Палеолог передает итоги этой встречи со слов Александра Второго: «Бисмарк повторил мне неуместное объяснение, которое вчера он дал Горчакову. Я позволил ему высказаться, но предупредил его совершенно категорически, что никогда и ни под каким видом я не позволю напасть на Францию: «Без моего нейтралитета, – сказал я, – Германия будет бессильна. Поймите, я не останусь нейтральным!» Бисмарк попробовал доказать мне, что Франция становится опасной для Германии, так как она слишком быстро восстанавливается, и немыслимо ждать, пока она восстановит полностью свой военный потенциал и снова встанет на ноги. Он даже зашел так далеко, что сказал: «Сегодня нам ничего не стоит войти в Париж. Однако скоро мы уже не сможем этого сделать…» На этом я остановил его и повторил ему так решительно, как мог, что я никогда не позволю ему напасть на Францию. Тут он начал клятвенно уверять меня, что он лично не имеет агрессивных намерений…» Но после этого разговора Бисмарк из друга сразу превратился во врага России. И Дмитрий Милютин знал об этом, а потому то, что говорил ему граф Шувалов, он воспринял иронически.