Виктор Петелин - Жизнь графа Дмитрия Милютина

Подписанный Сан-Стефанский договор в феврале 1878 года вызвал бурю недовольства в Европе, прежде всего в Австрии, Англии, Италии… Отовсюду шли в Россию телеграммы и письма, протестующие против унижения некогда могущественной Турецкой империи и с предложениями пересмотреть некоторые пункты договора.

Русская армия решала вопрос: входить или не входить в Константинополь, главнокомандующий принимал уполномоченных от Турции и предъявил выработанные условия мирного договора, но уполномоченные, прочитав их, решительно отказались их принять: «Это конец Турции!» – воскликнули они с ужасом. И уехали из штаба главнокомандующего советоваться с султаном, а наши войска снова пошли вперед, остановившись в трех километрах от Константинополя. И началась бурная переписка между всеми заинтересованными лицами: Александр Второй писал письма и слал телеграммы великому князю Николаю Николаевичу, императорам Вильгельму и Францу-Иосифу, султан Абдул-Гамид умолял русского императора заключить мирный договор, государственный канцлер князь Горчаков оповещал всю Европу о победе русских войск в Турции и военных условиях мира, королева Виктория выступила в парламенте с речью, лорд Биконсфильд обещал отдать приказ своему флоту войти в Дарданеллы и Босфор на помощь Турции, император Австрии под диктовку министра иностранных дел графа Юлия Андраши писал русскому императору, Бисмарку, Биконсфильду о том, чтобы Россия при заключении мира учитывала австрийский нейтралитет… Уж не говоря о послах иностранных держав в России, лорд Дерби писал лорду Августу Лофтусу чуть ли не каждый день в январе 1878 года, наставляя его в отношениях с императорским двором в России. Но стоило лорду Биконсфильду отдать приказ английскому флоту следовать на помощь Турции, как министр иностранных дел лорд Дерби подал в отставку, а Биконсфильд отозвал приказ английскому флоту. Происходило что-то вроде бури в правительствах европейских государств. Даже Румыния не согласилась отдавать часть Бессарабии России, отнятую у нее при заключении Парижского мира в 1856 году.

Александр Второй написал брату, чтобы о перемирии не было и речи, а войскам двигаться вперед вплоть до полного согласия султана и его кабинета на мирные условия, выработанные русской стороной. Великий князь Николай Николаевич так и поступил, пока уполномоченные султана не приехали в Андрианополь для продолжения переговоров. А в это время авангард генерала Струкова вступил в город в Люле-Бургас, 17 января – в городок Чорлу, недалеко от Константинополя.

26 января Александр Второй написал Николаю Николаевичу, что туркам он не верит, они лукавые и хитрые, призвал его быть готовым ко всяким пакостям и провокациям, «до окончательного заключения мира нам необходимо оставаться наготове, так как в наш век прогресса одна сила берет верх ».

Посол в Англии граф Шувалов писал 27 января князю Горчакову о бурных настроениях в политической элите парламента: «Прекращение военных действий, столь пламенно желаемое, – совершившийся факт, мы изъявили крайнюю умеренность, остановясь пред оборонительными линиями Константинополя; и что же? Это вызвало лишь еще большее раздражение, и за последнюю неделю вражда к России развилась до непонятной и прямо безумной степени».

Александр Второй дал указание главнокомандующему, что если английская эскадра броненосцев направится в Дарданеллы, то, договорившись с уполномоченными Турции, немедленно занять Константинополь.

Дмитрий Милютин принимал участие во всех решениях императорского двора. 28 января, войдя в кабинет императора, он увидел императора «в крайне возбужденном состоянии», оказалось, что английская эскадра направляется в Босфор для защиты британских подданных в Константинополе.

– Этот акт – пощечина России. Честь России требует ввести наши войска в Константинополь. Я принимаю на себя ответственность пред Богом и Россией за это решение.

И тут же продиктовал Милютину телеграмму к великому князю. Милютин и Горчаков попытались уговорить Александра Второго не торопиться, но он был неумолим. Зашифровав телеграмму (напомню, что телеграммы приходили лишь через четыре-пять дней), Милютин написал Александру Второму записку, напомнив о том, что турки еще не очистили дунайские крепости и прерывать разговоры о мире преждевременно. Александр Второй, прочитав записку, согласился с ней, и телеграмму отправили с уточнением: занять Константинополь только в том случае, если англичане высадятся в столице Турции. Но султан решительно против вступления английской эскадры в Босфор, так что англичане снова оказались в проигрышной ситуации, хотя эскадра осталась в Мраморном море в угрожающем Константинополю положении.

Дмитрий Милютин все больше и больше занимался международными делами и понимал, что угрозы Англии, Австрии и противоречивое положение Бисмарка настолько серьезны, что вхождение в Константинополь – это угроза войны с европейскими странами. Очень хорошо, что великий князь Константин Николаевич призывает войти в столицу и водрузить крест на Святой Софии, что Александр Второй тоже горит желанием именно так закончить войну, уж не говоря о главнокомандующем, о генералах, офицерах и солдатах, а что это даст… Политический горизонт станет еще более смутным, противоречивым и бесперспективным, все европейские правители возмутятся и будут готовиться к войне.

19 февраля – общая радость и ликование, подписан мир с Турцией в Сан-Стефано на очень выгодных для России условиях, император в отличном настроении, уладился к этому моменту и вопрос о конференции, которая состоится в Берлине под председательством Бисмарка. Но кто поедет на конференцию? Граф Шувалов? Князь Горчаков очень хочет туда поехать, но он болен, хотя постоянно заявляет, что он поправится и поедет.

Милютин поздравил императора с заключением мира, а он на этой же записке написал: «Спасибо от души тебе; ибо твоему усердию мы обязаны многим в достигнутых результатах».

Одновременно с этим празднованием мира пришла и скорбная весть: скоропостижно скончался князь Черкасский от апоплексии мозга. Он уже начал поправляться от сильного тифа, приступил к работе в гражданской администрации, так что смерть вырвала его неожиданно из рядов крупных чиновников в Турции. «Жаль человека умного и способного, – записал Милютин в дневнике 20 февраля. – Он имел свои недостатки, навлекшие на него, особенно в последнее время, сильные нападки со всех сторон. Но при нашей бедности в людях, обладающих государственными способностями, потеря такого человека крайне прискорбна».

Положение России с заключением договора с Турцией значительно ухудшилось. Англия и Австрия готовили свои планы, князь Горчаков откровенно говорил, что ручается за сохранение мира, Англия так и ищет любого повода для конфликта с Россией. Приехавший военный министр Турции Реуф-паша для обмена ратификаций побывал и у Милютина, в ходе разговора с которым у русского военного министра возникло противоречивое отношение к нему: с одной стороны, Реуф-паша полностью соглашался с пунктами договора, с грустью говорил о том, что Турция разбита, подавлена, единственная надежда на дружеские отношения с Россией, на конгресс в Берлине турки не надеются; а с другой стороны, заметил Милютин, Реуф-паша с гордостью признался, что у Турции есть еще 250 тысяч войска, есть еще материальные средства для защиты не только Босфора, но и Дарданелл.