Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

Поэтому я бросил начатую работу. Стал думать о более широком романе. Когда план созрел, приступил к собиранию материала. Помогло знание казачьего быта…

– Это было?..

– «Тихий Дон», таким, каким он есть, я начал примерно с конца 1926 года.

– Много говорят о прототипах ваших героев. Правда ли это? Были ли они?

– Для Григория Мелехова прототипом действительно послужило реальное лицо. Жил на Дону один такой казак… Но, подчеркиваю, мною взята только его военная биография: «служивский» период, война германская, война гражданская.

– Легко ли писалось вам?

– Все переделывалось неоднократно. Все передумывалось много раз. Основные вехи соблюдались, но что касается частностей, да и не только частностей, – они подвергались многократным изменениям.

– Как создавался образ Аксиньи, этой почти первой в советской литературе крестьянки – героини большого романа?

– Черты ее находил не сразу. Главное было у меня в самом начале. Но только главное. В общем фантазию не приходилось понукать. Потому что женщины есть у нас хорошие. Много хороших женщин… С сильным характером, с сильной волей и горячим сердцем. Буквально такой ситуации не было в жизни. Но вообще жизнь деревни, казачьей станицы пестрит ведь такими историями.

– Вы родились в 1905 году. Вы были мальчиком в годы империалистической войны и ребенком в годы, ей предшествовавшие. Откуда у вас знание старого казачьего быта?

– Трудно сказать. Может быть, это – детские рефлексы, может быть, результат непрерывного изучения, общения с казачьей средой. Но главное – вживание в материал. Известно, что тема «Анны Карениной» была подсказана Толстому жизнью, каким-то имевшим место эпизодом – такая же семья, такие же переживания, с такой же трагической развязкой. Однако разве нам, читателям, есть дело до этого? Мы знаем одну Каренину, которую написал Толстой. Эта Каренина нам дорога. Я ставил себе задачу создать мою Аксинью живой. Показать ее со всеми ее поступками, оправданными и убедительными.

Того, что называют сопротивлением материала, я не испытывал. Мою работу задержала несколько лишь «Поднятая целина», да потом… сама жизнь. Работа партийная, работа общественная в своей родной станице. Но это обогащает писателя, дает материал для творчества.

– План романа, задуманного двенадцать лет назад, в процессе работы менялся?

– Только детали, частности. Устранялись лишние, эпизодические лица. Приходилось кое в чем теснить себя. Посторонний эпизод, случайная глава – со всем этим пришлось в процессе работы распроститься…

– Сколько листов «Тихого Дона» вы написали и сколько опубликовали?

– «Тихий Дон» имеет около 90 листов. Всего же мною написано около 100 печатных листов. Листов десять пришлось удалить. В то же время я включил во вторую часть «Тихого Дона» куски первого варианта романа.

– Что труднее всего далось вам в «Тихом Доне»?

– Наиболее трудно и неудачно, с моей точки зрения, получилось с историко-описательной стороной. Для меня эта область – хроникально-историческая – чужеродна. Здесь мои возможности ограничены. Фантазию приходится взнуздывать.

…Вспоминаются дни и часы, когда сидишь, бывало, над какой-нибудь страницей, бьешься над ней. Иногда слова подходящего не найдешь, иногда весь эпизод кажется неподходящим. Заменяешь его другим. И так без конца. Особенно трудно было с диалогом. Посмотришь на него со всех сторон и видишь: мертвый диалог!

– В прошлом году вы рассказывали о том, что много времени заняты «перепроверкой» материала. Что такое «перепроверка»?

– Это значит, что надо расспрашивать, переспрашивать, отбирать факты… Убежден, что такой «перепроверкой» обязан заниматься каждый писатель. Всякая ошибка, даже самая мелкая, не проходит мимо внимания читателя. Я работаю тщательно, не торопясь, однако и я получаю много замечаний от читателей. Когда писатель грешит против истины даже в малом, он вызывает у читателя недоверие. «Значит, – думает читатель, – он может соврать и в большом».

Шолохов подходит к шкафу, полному пачек с письмами. Он читает нам письмо старика колхозника из Ленинградской области: «…Очень нравится мне этот ваш роман… Вы не написали так, как другие, что Красной армии все давалось легко. Вы написали правдиво, сколько пришлось перенести невзгод и лишений нашей партии и Красной армии, чтобы защитить революцию. Так же правдиво описываете природу без всяких прикрас. А то есть, например, такой писатель Майн Рид 2. Я никогда не бывал в прериях, но уверен, что описывает их Майн Рид неправдиво…»

– Нет, – восклицает Шолохов, – с нашим читателем беда! Где-нибудь попадешься, а тебя сразу наколят! Диву даешься, как это читатель замечает всякую мелочь. Словно рассматривает каждую строчку в лупу. И не прощает оплошностей. Художник Корольков 3, иллюстрирующий мои книги, – казак. Он знает казацкий быт до мелочей. Несмотря на это, погрешности находятся и у него. Получил он письмо от одного казака: «Нарисовали вы казака на коне. До каждой оборочки все выписали. Почему сидит он в казачьем седле, а скошевки (скошевка – ремень, соединяющий оба стремени казачьего седла и придающий всаднику устойчивость. – Примеч. М. Шолохова ) у него между стременами нет?»

– Находились ли вы, создавая «Тихий Дон», под чьим-нибудь литературным влиянием? Правда ли, что на вас сильно влиял Лев Толстой?

– Толстой недостижим. Существуют такие писатели, – это не в порядке самокритики, – на которых Толстой и Пушкин не влияют… Ей-богу, на меня влияют все хорошие писатели. Каждый по-своему хорош. Вот, например, Чехов. Казалось бы, что общего между мною и Чеховым? Однако и Чехов влияет! И вся беда моя и многих других, что влияют еще на нас мало.

Не научились мы еще писать, как старики писали. Это отнюдь не самоуничижение. Но все же работаем мы не в полную мощь… Не хватает еще у нас культуры. Возьмем Чехова. Чехов никогда не выпускал полуфабрикатов. И брака у него не найдешь…

– Что будете писать теперь?

– Сначала закончу «Поднятую целину». До наших дней не доведу, – «Поднятая целина» отразит только период становления колхозов. Думаю о новом романе, большом политическом романе. О наших замечательных днях. Надо стремиться к тому, чтобы показать народ. Сталин сказал: только народ бессмертен!

Зимний вечер. Падает густой, липкий снег. Шолохов выводит из гаража свой «ГАЗ». На сиденье уже лежит двустволка, собака радостно прыгает вокруг хозяина. Шолохов отправляется в станицу Еланскую по какому-то срочному делу.

Днем он выезжал туда, но вернулся, – дорога занесена снегом.

– Попробую пробраться лугами. Дело-то нужное! – говорит он провожающим, лукаво улыбаясь. Но глядя на машину с откинутым верхом, на ружье, на блестящие радостью глаза Шолохова, стоящего в валенках и дубленом полушубке, чувствуется, что Шолохов обманывает всех. По-видимому, хочет он просто очутиться наедине с занесенной снегом степью, с черными рощами, с землей, которую он так страстно любит…