Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

Михаил Александрович прочитал делегатам письмо американского писателя Синклера Люиса 1. Автор письма сообщает, что в его стране книги не покупаются. Причем Люис пытается объяснить это тем, что продвижению книги будто бы мешает… радио, газеты.

– А у нас, в Советском Союзе, продвижению книги не мешает, и не может мешать, ни радио, ни газеты. У нас не хватает книг, – говорит студент индустриального института тов. Бердников.

В своем письме Синклер Люис дает ряд советов начинающим писателям. Эти советы завершаются такой концевой строкой:

– Становитесь за прилавок бакалейной лавки.

– В этом письме, – говорит Михаил Александрович, – много спорных мест, но мысль сама по себе верна: для того, чтобы стать писателем, нужно иметь какую-то другую профессию.

Коснувшись того, как живут американские писатели, тов. Шолохов сообщил интересную деталь. Оказывается, в Америке выплачивают гонорар не сейчас же после принятия книги к печати, а позднее – по мере продажи книги 2. Неудивительно, что некоторые писатели, даже из числа видных деятелей литературы, получают мизерные гонорары. Один писатель, потративший несколько лет на работу над книгой, получил за два года 180 долларов гонорара.

– Нельзя сравнивать положение советского писателя с положением писателей той же Америки. Партия Ленина – Сталина создала все условия для того, чтобы инженеры человеческих душ могли работать, жить в достатке.

Писатели страны победившего социализма окружены сталинской заботой, любовью и вниманием всего советского народа.

Представители трудящихся Новочеркасска задали несколько вопросов, касающихся депутатской деятельности М.А. Шолохова.

– Во время пребывания на первой Сессии Верховного Совета СССР я вместе с другими делегатами обсуждал ряд вопросов, касающихся хозяйственного и культурного строительства Новочеркасска. Тогда же мы наметили ряд конкретных мероприятий для того, чтобы помочь Новочеркасску в благоустройстве, в развертывании культурного строительства. Сейчас этим делом мне придется заняться вплотную.

– Со своими избирателями я держу постоянную связь. Ежедневно ко мне поступают шесть-семь-восемь писем от трудящихся Новочеркасска. Письма эти касаются самых разнообразных вопросов. Каждому письму придется уделить время. Жалобы и заявления направляю в организации с просьбой разобрать то или иное дело. В ближайшее время (в конце апреля или в начале мая) приеду в Новочеркасск с тем, чтобы лично ознакомиться с рядом вопросов.

Делегация трудящихся Новочеркасска пробыла у М.А. Шолохова полтора дня. За это время делегация сумела ознакомиться с работой Михаила Александровича, сумела поближе узнать депутата Верховного Совета, лучшего представителя советской литературы, человека исключительной чуткости и большой скромности, верного сына колхозного Дона.

Любовь к Дону у М.А. исключительно огромна.

«Низко кланяюсь и по-сыновьи целую твою пресную землю, донская, казачьей, нержавеющей кровью политая степь!» – вот слова, выражающие эту непередаваемую любовь.

На Дону М.А. Шолохов родился. На Дону он вырос как писатель. Здесь же, в станице Вешенской, Михаил Александрович продолжает свою писательскую и общественно-политическую деятельность. М.А. Шолохов – член райкома партии, член совета, райисполкома.

Именем Шолохова называются колхозы. Имя Михаила Александровича носит веш ейская библиотека. Писатель-большевик пользуется огромной, заслуженной любовью всего народа.

За последние годы (главным образом в рапповские времена) было создано много дутых, фальшивых репутаций, и это приносило страдания не только читателям, но и самим обладателям таких искусственно созданных репутаций. У читателя всегда было то преимущество, что он мог просто обойти плохую книгу, не заметить ее, как бы ни рекламировался автор такой плохой книги. Гораздо хуже было самому автору, носителю искусственно созданной славы. В глубине его сознания не могла не копошиться неприятная мысль о том, что он, в сущности, самозванец, что он не достоин своей репутации и что рано или поздно ему придется тяжело расплачиваться за свои, быть может, невольные грехи, придется в расцвете сил перенести ужасный комбинированный удар – равнодушие читателей, иронию критики и упорное нежелание издательств издавать его книги, те самые книги, которые в свое время переиздавались, так сказать, в административном порядке по несколько раз в год и аккуратно ложились на библиотечные полки, чтобы покрыться там пылью и плесенью.

Но если бы только этим отличались «времена РАПП» в литературе, было бы полбеды. Главная беда заключалась в том, что одновременно с усиленным раздуванием фальшивых репутаций искусственно принижались репутации больших мастеров литературы. На их литературные репутации ставилось клеймо, о каждом из таких художников составлялась коротенькая и злющая характеристика, которая от беспрерывного повторения приобретала большую, иногда даже сокрушающую силу. Всякая банальность опасна прежде всего тем, что ее легко и удобно повторять, что она – отличный заменитель собственной мысли. Пущенная в ход с величайшей легкостью, она лишь с большим трудом может быть изъята из обращения.

Сейчас смешно вспоминать, но ведь это факт, что в течение многих лет имя Алексея Толстого не упоминалось иначе, как с добавлением: «буржуазно-феодальный писатель», о Михаиле Зощенко с маниакальным упрямством повторялось, что он «литературный обыватель» и «представитель безыдейного смеха», о Владимире Маяковском осмеливались писать: «люмпен-пролетарий от литературы, гиперболист». Михаил Шолохов котировался на рапповской бирже в качестве «внутрирапповского попутчика, страдающего нездоровым психологизмом и недооценивающего рост производственных процессов в казачьем быту», Валентин Катаев был просто какой-то мелкий буржуа с крупными недочетами. Юрий Тынянов – «представитель оголтелого мертвого академизма», Эдуард Багрицкий – «оголтелого индивидуалистического биологизма». Такие, например, писатели, как В. Лебедев-Кумач, К. Паустовский, К. Тренев, не вошли даже и в эту идиотическую схему. Их просто не считали за людей, о них никогда не писали, хотя уже тогда они пользовались прочными симпатиями читателей и зрителей. Если ко всему этому вспомнить, что сам великий Пушкин был всего-навсего «носителем узколичных переживаний и выразителем узкодворянских настроений», то читатель вправе будет спросить: к чему вытаскивать из мусорной ямы всю эту преступную, псевдокритическую галиматью? И разумеется, мы бы не стали этого делать, если бы к тому не было весьма серьезных причин.