Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

Однажды мне позвонил известный советский писатель Федор Панферов 2, живой «классик» того времени, автор нашумевшего романа о коллективизации «Бруски», главный редактор журнала «Октябрь».

– Не удивляйся, – сказал он, – что я тебе в «Комсомолку» рекомендую интереснейшую статью писателя Михаила Бубеннова. От сердца отрываю, но для журнала маловата объемом, а газетный лист украсит. Проблему он ставит острую. Вот ты открываешь книгу, читаешь – прекрасная книга. Тебе хочется узнать: кто же автор, а автор скрылся под псевдонимом. А если книга плохая? Псевдоним скрывает имя бракодела. Вот Михаил Бубеннов и задается вопросом: «Нужны ли литературные псевдонимы?» В нашей интернациональной стране псевдоним – позорный пережиток. Посмотри статью, а я переговорю с главным редактором…

Михаил Бубеннов вошел в литературу в послевоенное время своим романом о войне «Белая береза». За первую книгу ему была присуждена Сталинская премия первой степени. Константин Паустовский такие случаи называл подъемом лифта сразу на высший этаж. Первая премия означала, что писатель попадал в личную сталинскую номенклатуру. Шумную и даже скандальную известность Михаил Бубеннов получил после своей резкой критической статьи о романе Валентина Катаева «За власть советов», опубликованной в «Правде».

Я не собираюсь защищать или хулить эту статью, признаюсь, и романа «За власть советов» я не читал. Повесть Катаева «Белеет парус одинокий» включалась в школьный список для обязательного чтения. Странно выглядело появление в «Правде» разгромной статьи в разгар неумеренных восхвалений романа и выдвижения его на Сталинскую премию.

Не знаю, с какого времени появились в советской литературе писатели, неприкасаемые для какой-либо критики. В статьях, в литературоведческих работах рассуждать можно было об их творчестве только в восторженных тонах, указание даже на мелкие огрехи считалось святотатством и могло вызвать даже обвинение в антисоветской деятельности. А если критик касался «неприкасаемого» еврейской национальности, то сразу же возникало обвинение в антисемитизме. Самое печальное, а быть может, смешное состояло в том, что произведения «неприкасаемых» в своем подавляющем большинстве отнюдь не были совершенством. «Неприкасаемость» порождала падение критерия требовательности и вела к вырождению литературы.

Шло время, одни имена сменялись другими, литературные произведения, объявленные классикой, умирали при жизни их авторов, появлялись новые «неприкасаемые», вызывая гниение литературного процесса.

Иногда вдруг свершалось ниспровержение какого-либо «неприкасаемого». Обычно это исходило не из среды литераторов, а от властных партийных структур.

Валентин Катаев давно и прочно входил в сонм «неприкасаемых», его позиция в литературе была несомненно прочнее, чем у Бубеннова, едва лишь выскочившего в лауреаты.

Появление статьи Бубеннова в «Правде» имело свою закулисную историю, известную узкому кругу лиц, причастных к кухне, где вываривались в идеологической щелочи литературные события. Писал он ее для журнала «Октябрь». Федор Панферов статью отклонил.

– Испугался! – объяснял Бубеннов.

Отклонили и другие журналы.

Бубеннов обратился с жалобой, что Катаева оберегают от критики, в ЦК партии. Письмо попало, как то и было положено, к секретарю по идеологии Михаилу Андреевичу Суслову. Бубеннову позвонил кто-то из его помощников и сказал, что Суслов не одобряет содержания статьи.

Бубеннов ответил дерзостью по тем временам необыкновенной. Надерзив, смутился, это его подвигло тут же послать письмо Сталину. Несомненно, он находился под воздействием эйфории от внезапно обрушившейся на него славы с романом.

Для сегодняшнего читателя, особенно для тех, кто вступил в сознательную жизнь в «перестроечное» время, звучит странно: письмо Сталину по поводу публикации критической литературной статьи. И действительно: Сталину ли, главе государства, «вождю мирового пролетариата», заниматься литературной полемикой? Такова эпоха. К Сталину обращались и не с такими мелочами. Другое дело, очень редко обращение к нему доходило и по серьезным проблемам получало отклик. А если следовало его вмешательство, то каждое слово его указания вписывалось в основы политики партии.

Каковы были шансы, что Сталину доложат о письме Бубеннова? Сработал, однако, механизм, необъяснимый для смертных. Не прошло и суток, на квартире Бубеннова, в довольно поздний час, раздался телефонный звонок. Сталин лично позвонил Бубеннову, одобрил содержание статьи и посоветовал опубликовать ее в «Правде».

Вот и гадай, что открыло статье «зеленую улицу»? Не было ли это отражением борьбы за влияние каких-то лиц в аппарате ЦК? Похоже и на то, что Сталин поправлял Суслова, ориентируя его на какую-то еще не очень-то ясную линию в идеологии.

Опять же, сегодняшнему читателю, а еще и молодому человеку на девятом году «перестройки», после низвержения власти ЦК КПСС, в обстановке, когда газетная критика ни во что не ставится, трудно представить, что означала критическая статья о литературном произведении.

Одним ударом Валентин Катаев лишился возможности получить Сталинскую премию за свой военный роман, выводился из «неприкасаемых», останавливались все переиздания романа, повесть «Белеет парус одинокий» исчезла с полок школьных библиотек.

Надо полагать, что об обращении Бубеннова к Сталину и о реакции Сталина знал узкий круг лиц. Писательская общественность раскололась на два лагеря: одни поздравляли Бубеннова, другие одолевали анонимными звонками по телефону с угрозами. Поползло по Дому литераторов обвинение Бубеннова в антисемитизме, наиболее солидные сторонники Катаева взяли его под прицел, выжидая момента нанести ответный удар.

Позже такой момент был найден, подобран со снайперской точностью, и я полагаю, что и свалил Бубеннова. Но это много позже.

Я не думаю, что Бубеннов изначально был настроен агрессивно к сотоварищам по еврейской национальности. На Катаева он поднялся как на конкурента. Обидно было, что его «Белая береза», хотя и получила первую Сталинскую премию, столь бурных восхвалений в печати не дождалась, как роман Катаева.

После статьи о романе Катаева он не мог не обратить внимания, что атакует его еврейское крыло Союза писателей. Всякое действие рождает противодействие.

Потом, много лет спустя после этой истории, я узнал, кто присоветовал Бубеннову поднять вопрос о псевдонимах. Лукавый был совет.

Федор Панферов значительно глубже знал этот вопрос и знал, что вопрос этот болезненный и, поднятый в том свете, как его поднял Бубеннов, жестокий вопрос.