Петр Игнатов - Записки партизана

Перепуганный комендант начал было извиняться, но Штейн не хотел его и слушать.

Тогда комендант, переговорив с Мирошниченко, предложил Штейну перейти на другую квартиру, за чистоту и порядок в которой атаман ручается. Штейн заявил, что никаким ручательствам он не верит: он сам выберет себе квартиру.

И вот на станичной улице появилась необычная процессия: впереди шли комендант и Мирошниченко, за ними — Штейн с адъютантом, сзади — молчаливые телохранители.

Несмотря на недавнее ранение и головную боль, Штейн на этот раз оказался неутомим. Он обошел несколько домов и неизменно браковал их: то комнаты были слишком велики, то они были слишком малы, то окна выходили в сад и это Штейна не устраивало, то они выходили прямо на улицу, а Штейн боялся пыли. Комендант уже отчаялся угодить разборчивому гостю, он уже водил Штейна подряд во все дома, как вдруг неожиданно Штейн остановился на одной хате — она принадлежала Дарье Семеновне, — той самой хате, в которой всего лишь несколько дней назад скрывались Бережной и Николай.

Хата ничем не отличалась от соседних, и горница, которую выбрал Штейн, была меблирована очень скромно. Но Штейн нашел, что здесь идеально чисто, и комендант не стал противоречить. Мирошниченко услужливо справился, надо ли удалить хозяйку или ей будет разрешено остаться? Дарья Семеновна стояла в горнице и бледная как полотно смотрела то на Штейна, то на атамана.

Штейн медленно подошел к Дарье Семеновне, внимательно посмотрел ей в лицо и раздельно сказал по-русски, с сильным немецким акцентом:

— Хозяйка останется. Она будет обслуживать меня.

Потом, повернувшись к коменданту, сказал по-немецки:

— В случае необходимости я сам вышвырну ее вон… Вы свободны, господин комендант.

Выйдя из хаты и пройдя шагов десять, Мирошниченко обернулся. Он увидел: на крыльце хаты уже стоял как изваяние один из телохранителей Штейна.

На следующий день атаман и комендант станицы раза три приходили проведать гостя, но не были допущены к Штейну. На крыльцо выходил адъютант и говорил им, что господин Штейн чувствует себя недостаточно хорошо и не может еще заниматься делами. Сказалось нервное волнение и старое ранение господина Штейна.

Ночью любопытный атаман, крадучись, прошел к дому Дарьи Семеновны в надежде понаблюдать за тем, что делает Штейн. Ему показалось, что какая-то тень мелькнула в саду по направлению к дому. Но стоило атаману сделать несколько шагов, как из темноты вырос один из телохранителей и раздалось грозное:

— Назад!

Рано утром атаман подкараулил у колодца Дарью Семеновну и начал ее расспрашивать о госте. Хозяйка ответила, что Штейн почти весь день пролежал в постели, потом поздно вечером вызвал к себе адъютанта и долго с ним разговаривал, перебирая какие-то бумаги. О чем между ними шла речь, она не знает: гости говорили по-немецки.

Утром Штейна снова посетил комендант. На этот раз его приняли. Предложив ему сесть, Штейн кратко и сухо сказал о недовольстве командования германской армии недопустимо медленным сбором хлеба как в самой Варениковской станице, так и в окрестных хуторах. Он считает, что в этом прежде всего виноваты немецкие коменданты. Не в меньшей мере повинны старосты и начальники полиции. Поэтому он требует немедленно доставить все документы, касающиеся сдачи хлеба, — планы, разверстку, ведомости выполнения, адреса и фамилии злостных несдатчиков — и передать их адъютанту. Вечером в доме управления необходимо собрать всех атаманов, старост и начальников полиции. Если позволит здоровье, он сам предупредит их, что германское командование с ними шутить не намерено.

Приказ Штейна был выполнен точно: документы доставлены, атаманы, старосты и начальники полиции собраны в указанный час.

Еще до наступления сумерек комендант зашел за Штейном, чтобы сопровождать его в дом управления. На улице гостя с одной стороны сопровождал комендант, с другой — адъютант, неся тяжелый, объемистый портфель. Сзади, держа руки на спусковых крючках автоматов, шли телохранители. На площади стояли группы полицаев, охранявшие прибывших станичных атаманов, старост и начальников полиции.

В доме управления Штейна нестройно приветствовали собравшиеся. Штейн сел за стол, рядом с ним поместился его адъютант, поставив свой портфель у ножки стола. За спиной Штейна встали телохранители.

После короткого вступления коменданта начал говорить Штейн. Он повторил то, о чем беседовал утром с комендантом. Только на этот раз он говорил на ломаном русском языке, с трудом подбирая нужные слова. Но собравшиеся все же поняли главное: начальство гневается на их нерадивость и грозит всякими карами.

Неожиданно Штейну стало плохо. Не закончив начатой фразы, он схватился за голову. Превозмогая боль, он с трудом поднялся из-за стола, приказал собравшимся не расходиться: адъютант проводит его домой и, вернувшись, продолжит собрание.

Адъютант положил портфель на стол и, приказав одному из старост хранить его, взял под руку своего начальника и медленно повел к выходу. Впереди шли комендант и атаман. Сзади, как всегда, Штейна сопровождали телохранители с автоматами наготове.

На площади Штейну стало немного лучше, но комендант и Мирошниченко все же решили довести его до дома.

Штейн и его провожатые только что пересекли площадь, как раздался взрыв. Все невольно обернулись: над домом управления, раскидав крышу, поднялся огненный вихрь.

Штейн первый пришел в себя.

— Немедленно оцепить станицу! — крикнул он. Обернулся к перепуганному коменданту и резко сказал: — Только случай спас нас. Арестуйте всех, кто был на площади. Даже полицаев!

Потом повернулся и, опираясь на руку адъютанта, быстро зашагал к дому Дарьи Семеновны. За ним шли по-прежнему невозмутимые и молчаливые телохранители…

…Сообщение о взрыве в доме управления атамана мы получили в Краснодаре довольно быстро: его передали нам наши агенты. Бережной молчал. Мы строили разные догадки, волновались за него и жалели, что Штейну и Мирошниченко чудом удалось спастись.

События в Варениковской развивались быстро.

Вскоре мы получили сообщение о гибели Мирошниченко.

Как выяснилось потом, атаман как-то раз ночью, надев валенки и накинув на плечи полушубок, хотя июльская ночь была теплой, пошел к своим амбарам. Он частенько хаживал сюда, чтобы еще раз полюбоваться своим богатством и подержать в руках сухое золотистое зерно. Обычно он проделывал это один, но сейчас, перепуганный недавним взрывом, захватил с собой четырех вооруженных полицаев.

Ночь была темная. Где-то далеко на востоке небо бороздили лучи прожекторов. За околицей грохнул одинокий выстрел. Прошел немецкий патруль, и снова стало тихо и пустынно на ночных улицах.