Шарль Азнавур - Прошлое и будущее

Сталкиваясь в процессе жизни с разными людьми, я никогда не мог понять, в чем причина их интереса ко мне — то ли это искренние чувства, то ли их, как мотыльков, летящих на свет лампы, притягивает свет прожекторов. В Сен — Тропе, где я жил весело и беззаботно, меня каждый вечер до позднего часа можно было видеть на дискотеке, дергающимся под модные в том сезоне мотивчики. И каждый вечер все развивалось по одному и тому же сценарию: мы с каким‑нибудь приятелем сидели и выпивали, кто‑нибудь проходил, ввязывался в наш разговор и приглашал своих друзей присоединиться. Постепенно к нашему столу прибивались десятки «летучих насекомых». Ближе к ночи вся эта прелестная компания расходилась, не считая нужным даже поблагодарить и, как водится, оставляя мне почетное право оплатить счет. Я уже подумывал о том, что вкус шампанского начинает отдавать горечью. Однажды я не дал моему приятелю, невероятному плей — бою, с которым любил встречаться, заплатить за всех присутствующих. Попросил счет и, когда официант спросил: «Вы платите за всех?», громко ответил: «Нет, только за двоих». Паразитов, прихлебателей всех мастей, которые напросились к нам, охватила паника. Они были потрясены тем, что придется самим платить за выпивку. С того дня, поскольку новость, судя по всему, разлетелась с быстротой молнии, представители этой любопытной фауны больше никогда не удостаивали нас своим навязчивым присутствием.

В тот памятный день я, находясь в Сен — Тропе, пригласил за свой столик нескольких товарищей по профессии — не из тех нахлебников, о которых говорил раньше. Я признался одной из них, Регине, с которой у нас было полное взаимопонимание, что меня начала серьезно угнетать «жизнь мотылька». Холостяцкая жизнь, то и дело прерываемая мимолетными и приятными любовными приключениями без будущего, заставляла меня призадуматься: а не свет ли прожекторов привлекает этих молодых женщин?

Был июнь 1964 года, и к тому моменту я вот уже месяц как достиг возраста, в котором, как считается, пора становиться серьезным. Мы с друзьями, среди которых были Регина и Саша Дистель, сидели в одном из баров Сен — Тропе. Указав подбородком на хорошенькую блондинку, Регина сказала: «Вот такая женщина тебе бы подошла». Я обернулся и узнал молодую шведку, с которой меня и Теда Лапидуса познакомила наша финская подруга Эсси, когда мы однажды ужинали в ресторане «Дон Камилло» на улице Сен — Пер. Я встал и предложил ей присоединиться к нам. Но красавица была несговорчива. Недавно приехав во Францию, она не знала никого из присутствующих, хотя все они были людьми известными, если не сказать известнейшими. И как добропорядочная гражданка социалистического и протестантского государства предпочитала проявить осторожность. В результате она посидела с нами одно мгновение, чувствуя себя явно не в своей тарелке, но все же согласилась на следующий день встретиться на пляже и пообедать вместе. Наконец‑то я встретил женщину, которая понятия не имела, кто я такой, хотя и принимала меня за одного из тех, кто прожигает в Сен — Тропе папенькины деньги.

Мне пришлось довольствоваться одним — двумя обедами, а через несколько дней ей надо было ехать в столицу, где она работала в шведском банке. Впоследствии я узнал, что одно время она была моделью, но поскольку не соглашалась с мизансценами, предложенными фотографом, от ее услуг мало- помалу стали отказываться. Я знал, где ее пристанище. Попросил Дани разыскать ее и, если возможно, привезти назад, думая, что, если вся шведская армия состоит из таких людей, эта страна должна быть неприступна.

Если бы мне пришлось в нескольких словах дать Улле характеристику, то я бы сказал, что в ней есть что‑то от Греты Гарбо. Мы встречались еще несколько раз, но об этом — ни слова! Если расскажу больше, то рискую получить по шее, а учитывая, что мы тридцать девять лет прожили вместе не ссорясь, то стоит ли начинать теперь!

После Сен — Тропе мы стали жить вместе. Мне это казалось очень удобным, но у моей протестантки были свои принципы: она хотела иметь семью и детей. Я уже был отцом и дважды получил не очень обнадеживающий опыт семейной жизни, поэтому мне казалось, что этот вопрос закрыт, пока она не уехала в Швецию повидаться с семьей. Я звонил, но никто не отвечал. Мои ежедневные звонки оставались без ответа. Я тосковал, мне вскоре надо было уезжать на гастроли в Сан- Франциско. Я уже привык к ее молчанию, но это молчание, еще более тягостное, чем прежнее, казалось, отдалило ее от меня навсегда. Я решил ехать без нее в Штаты, откуда продолжал звонить, и все так же безрезультатно. Ее неожиданному отъезду предшествовали злосчастные слова, которые я сказал о женитьбе: двойной отрицательный опыт отбил у меня всякую охоту начинать все с начала. Я страшно сожалел об этих словах, в которых, конечно, и была причина ее молчания. И, хотя я звонил, звонил, звонил, она опять бросала трубку. Однажды я позвонил в очередной раз и, не дав ей времени ответить, предложил пойти к Лапидусу заказать платье и приехать ко мне, чтобы пожениться. Мы зарегистрировали наш брак в JIac‑Berace 11 января 1967 года в городской ратуше, в присутствии мэра, за чем последовал прием, на котором были мы и наши свидетели — Сэмми Дэвис — младший, Петула Кларк, Аида, Жорж Гарварянц, наши друзья из Франции, Кирк Дуглас с супругой и множество артистов, выступавших тогда в Вегасе.

Вернувшись во Францию, я решил устроить традиционную свадьбу с членами нашей семьи. Поэтому отправился к архиепископу армянской церкви на улицу Жан — Гужон, чтобы назначить день церемонии. Когда он обратил мое внимание на то, что несколько десятилетий назад я уже получал благословение в этой же самой церкви и что христианская религия не приветствует разводов и повторных браков, я вылил на него поток непререкаемых аргументов, в соответствии с которыми именно эта женитьба должна была стать прекрасной рекламой церкви и побудить молодые пары вроде нашей вернуться к истокам. Немного посомневавшись, добрый человек согласился, предупредив меня: «Сын мой, это будет последний раз». И это был последний раз. То, что Улла отказалась изменить вероисповедание, не играло роли, поэтому через год и один день после оформления брака в Вегасе, 12 января 1968 года, армянский архиепископ благословил нас на счастье, а не на горе.

Улла, снова Улла и только она. Больше всего на свете она любит своих детей, родителей, друзей детства, собак и, смею надеяться, меня тоже. Она всегда готова смеяться, особенно вместе с детьми, которые в этом отношении невероятно похожи на мать. Смех ее очарователен. Она смеется по пустякам, ее смешат безобидные шутки, а не грубые анекдоты или другие забавные истории, которые обычно принято рассказывать. Иногда она хохочет, как безумная, до слез и не может остановиться. В такие моменты я представляю ее ребенком среди снегов родной Швеции, в компании братьев, сестер и друзей. Она из семьи, где шестеро очень правильно запрограммированных детей — мальчик, девочка, мальчик, девочка, мальчик, девочка. Я отчетливо представляю себе эту обстановку, хотя наверняка это всего лишь плод моего воображения — бергмановское молчание, изредка прерываемое словами, произнесенными вполголоса, спокойные, сдержанные и размеренные жесты.