Дмитрий Жуков - Русские писатели XVII века

Да, к этому времени скромный монах зажил совсем не так, как по приезде в Москву. Правда, жил он все в том же Заиконоспасском монастыре, но у него уже были в услужении три человека, причем и он сам, и его люди снабжались пищей и питьем из государева дворца.

Полоцкому приходилось не только учить царевича, но и наблюдать — правда, не всегда — за его играми. Царевич любил тешиться стрельбой из лука. Для него и его брата Федора в 1669 году было изготовлено 100 колчанов расхожих стрел, по 25 штук в каждом из колчанов, для чего было выписано 100 полен лучины, Орловых черных перьев от 100 птиц, железо, береста и многое другое.

Таким образом, Симеон Полоцкий стал главным наставником, руководителем образования в царской семье и единственным в то время придворным поэтом.

И еще более упрочилось его материальное положение. Он завел лошадей, причем корм им поступает с царских лугов; из царской казны он получает и дрова, и деньги, и постоянный «денежный корм», и единовременные денежные пожертвования — например, за «книжицу хитростию пиитического учения», как он сам, не стесняясь, пишет в своих челобитных царю. Некоторое представление о достаточно высоком положении Полоцкого в обществе того времени дает запись об угощениях с царского стола, поданных Симеону в 1672 году. Он получил тогда 4 головы сахару, весом по 3 фунта каждая, 2 блюда сахаров узорчатых [30] Сахар узорчатый — отлитый в виде фигур; зернчатый — кусковой. по полуфунту, сахаров-леденцов и конфект 2 блюда по полуфунту, сахаров зернчатых блюдо, ягод винных [31] Винная ягода — инжир сушеный или вяленый. и фиников фунт на блюде, трубочку корички — всего 8 блюд, да с Сытного дворца полосу [32] Полоса арбузная и дынная — ломоть арбуза и дыни. арбузную да другую дынную. Подобное подношение полагалось, например, архимандритам крупнейших московских монастырей, а не скромному келейнику-иеромонаху!

…Ранним утром появлялся в теремном дворце царя одетый во все черное монах — учитель царских детей Симеон. После короткой молитвы начинались уроки. Когда царевич уставал, он показывал своему учителю забавные немецкие игрушки. 19 ноября 1670 года сломалась любимая игра царевича Федора Алексеевича — «немцы, что стоят на деревянном черном ящике и играют». Сколько слез было пролито! Игрушку приказали отнести в Немецкую слободу к часовому мастеру Ивану Яковлеву для починки.

Нередко Симеон отправлялся со своим учениьом на прогулки. За учителем присылались царские сани, и он, одетый в атласную шубу, ехал следом за возком царевича. Минуя ворота Спасской башни, они попадали на большой, 45-метровый каменный мост. С обеих сторон он был застроен небольшими лавками, где торговали главным образом книгами, тетрадями, лубочными картинками — русскими и иноземными. Яркие раскрашенные картинки привлекали внимание царевича, и вскоре в его покоях на стенах появились «потешные листы», иногда вставленные в раму, подклеенные на холст, а то и просто приколоченные к стенке.

Авторитет Полоцкого при дворе, его независимость от церковных властей вскоре прекрасно оценили его современники, особенно питомцы Киево-Могилянской коллегии. Полоцкий становится прямым посредником между ними и царем. В 1668 году по совету Полоцкого московский патриарх Иоасаф одобряет сочинение киевского богослова Иннокентия Гизеля «Мир с богом», хотя некоторые догматические положения этой книги и вызывали возражения у православного духовенства.

Положение Полоцкого образно охарактеризовал в одном из своих писем Лазарь Баранович — украинский церковный и политический деятель, ректор Киево-Могилянской коллегии, позднее — черниговский архиепископ. Он писал Полоцкому: «Посматриваем только на спокойное житье твоей пречестности близ солнца — близ его величества царя, — и на всегдашнюю светлую тишину; а мы под беспрерывным находимся дождем…»

Это «спокойное житье» Полоцкий использовал не для продвижения по церковной иерархической лестнице, а для полного и самоотверженного служения делу просвещения в России — с одной стороны, и для занятий поэзией, «рифмотворением» — с другой. Именно с этого времени начинается наиболее значительный этап его поэтической деятельности. Поэзия для Полоцкого не забава, не прихоть, не развлечение, а важнейшее средство распространения идей просвещения на Руси, серьезное дело, имеющее общецерковное и общегосударственное значение.

Нельзя не отметить, что Полоцкий стремился привить любовь к поэзии и своим ученикам. Главное, чему обучал их Симеон, был латинский язык и, по-видимому, польский. Во всяком случае, Федор владел обоими языками, равно как и царевна Софья — «великого ума и самых нежных проницательств, больше мужеск ума исполненная дева», как характеризовал ее один из современников. Благодаря Симеону Федор Алексеевич еще в детстве научился складывать вирши. Так, он переложил в стихи псалмы 132 и 145 из псалтыри; псалом 145 всегда распевали в церкви, когда государь присутствовал на службе.

Неверным было бы полагать, что Полоцкий был только придворным поэтом, льстиво воспевающим по малейшему поводу жизнь царского семейства, хотя подобных стихотворений у него более чем достаточно. Первейшая заслуга Полоцкого заключается в том, что он посредством стихов, привлекающих «слухи и сердца», стремился познакомить своих современников с достижениями западной поэзии, старался расширить круг сообщаемых сведений, просветить русского читателя, ознакомить его с важнейшими сюжетами повествовательных произведений, наиболее известных в средневековой западноевропейской литературе.

Выше уже было сказано о том, какое значение имела практическая работа Полоцкого по школьному образованию. Но не меньшее значение имела и его поистине титаническая работа над монументальными поэтическими сборниками, представляющими собой, по выражению Тредьяковского, «превеликие рукописные книги», дающие представление о том, что читал образованный русский человек в XVII веке.

Следует сразу же сказать, что многочисленные примеры из так называемой «священной истории», равно как из античной — греческой, римской — мифологии, пз истории западного средневековья, которые в изобилии встречаются в проповедях и стихотворениях Полоцкого, не были в новинку читателям его произведений и слушателям ею проповедей. Ведь разнообразные рукописные сборники, с давнего времени бытовавшие на Руси, — всевозможные «Пчелы», «Измарагды», «Златоструи», а также хронографы и повествовательные сборники содержали много ссылок на Демокрита, Гераклита, Диогена, Демосфена и всевозможные легендарные апокрифические сказания. Но сама насыщенность произведений Полоцкого громкими именами, богатство примеров из истории прошлых времен и народов, главным образом из «священной истории», не могли не поразить его современников.