Виктор Суходрев - Язык мой - друг мой

Мы благополучно приземлились в Киеве и провели там остаток дня. На следующий день — осмотр города, возложение венка на Могилу Неизвестного Солдата и неизменный торжественный банкет.

Почему-то мне казалось, что украинская сторона произнесет свой тост на родном языке. Но не тут-то было. Когда я сказал об этом одному из местных руководителей, тот в отчаянии руками замахал:

— Что вы! Ни в коем случае! Нас же в национализме обвинят… Только на русском!

Диким все это кажется с позиций сегодняшнего дня.

На этом закончился визит президента США в Советский Союз.

Во время визита Никсона в СССР была достигнута договоренность об ответном визите советского лидера в США через год. И соответственно началась подготовка. Продолжались переговоры между делегациями двух стран по стратегическим вооружениям и ряду других проблем.

В 1972 году было подписано не менее десятка разных двухсторонних соглашений. Предполагалось, что в Вашингтоне в следующем году их список существенно пополнится.

Подготовка ответного визита в Соединенные Штаты вступала в свою завершающую фазу, когда 4 мая 1973 года в Москву для достижения окончательных договоренностей прибыл Генри Киссинджер.

На сей раз переговоры проходили в необычной обстановке. Брежнев решил, что удобнее всего ему встретиться с Киссинджером в Завидове — любимом месте отдыха Леонида Ильича. Там находилось огромное охотничье хозяйство, подлинный расцвет которого начался при Хрущеве, страстном охотнике. Туда на пять дней и были приглашены американцы.

При Брежневе сильно разрослась центральная усадьба Завидова. До этого все приезжающие сюда располагались в двухэтажном здании, внешне напоминающем казарму. В нем была довольно просторная столовая, на первом и втором этажах располагались однокомнатные и многокомнатные номера со всеми удобствами. В брежневские годы вплотную к зданию пристроили особняк для первого лица нашего государства. Разумеется, этот дом отличался особым комфортом — помимо жилых помещений имелись большой бассейн, гимнастический зал и баня.

Брежнев занял свой особняк, а в «казарме» разместили всех остальных советских участников переговоров: Громыко, Александрова, Добрынина, меня с моим постоянным помощником и коллегой Вавиловым, а также секретарей-машинисток и стенографисток. Напротив «казармы», в еще одном новом доме, тоже оборудованном по высшему классу, поселили Киссинджера и его команду. Поскольку на этот раз все жили практически рядом, строго зафиксированной программы работы не было. В общих чертах договорились, что встречаться будем дважды в день — до и после обеда. Поэтому на обеденный перерыв американцы уходили к себе, а мы оставались там, где и велись переговоры, то есть в «казарме». Обедали все вместе, от Генсека до секретарей-машинисток. Брежнев при этом вел себя как гостеприимный хозяин: шутил, беседовал на разные темы, иногда по-деловому обсуждал ход переговоров. Посредине стола всегда стояли бутылки с минеральной и фруктовой водой, а также пиво. В первый же день Брежнев в начале обеда заметил:

— Если кто-то хочет выпить что-нибудь покрепче — пожалуйста. Я не буду.

После такой преамбулы, понятно, никто за столом о спиртном не заикался.

Обслуживали нас официантки из спецподразделения, входившего в состав 9-го управления КГБ. Их старшая иногда «выручала» нас. Вместо кофе приносила по нашей просьбе коньяк. Все выглядело невинно: рядом с чашечкой на блюдце лежали ложка и два кусочка сахара.

Брежнев с первого же дня переговоров вел себя после дневных обедов довольно странно. Мог, например, условиться с Киссинджером о том, что переговоры будут продолжены, скажем, в половине четвертого, а потом к этому времени не появиться. Мне в таких случаях поручали сообщать американцам, что Брежнев задерживается. Задерживался Леонид Ильич иногда на час, а то и больше, а когда он наконец приходил, вид у него был явно заспанный. Сегодня, согласно многочисленным устным и письменным свидетельствам окружавших Генсека людей, в том числе и врачей, известно, что у него к тому моменту развилась неодолимая наркотическая зависимость от снотворных лекарственных средств, и он подчас отключался в самые неподходящие для сна часы. Но тогда мы этого не знали. Киссинджера такое загадочное поведение Брежнева сильно раздражало. В своих мемуарах он даже высказал предположение, что Брежнев специально хотел вывести его из себя, чтобы заставить пойти на какие-то уступки в переговорах.

Не менее Киссинджера нервничали и Громыко с Добрыниным, да и все мы.

В один из дней, после очередной послеобеденной задержки Генсека, Киссинджеру сообщили, что Брежнев готов к встрече. Американец поспешно прибыл в «казарму». Брежнев вышел к нему с помятым после сна лицом. Голосом человека с похмелья он предложил покататься на катере по водохранилищу. Киссинджер был ошарашен, но согласился.

Брежнев приказал своему адъютанту подать к подъезду машину. Тот спросил, какую именно: «мерседес» или «роллс-ройс»? Леонид Ильич потребовал «роллс-ройс». Из этого обмена репликами я понял, что часть солидной коллекции иномарок, накопленной Брежневым, находится здесь, в Завидове.

Через несколько минут сверкающий на солнце автомобиль стоял у подъезда. Брежнев сел за руль, Киссинджер — рядом, я — на заднее сиденье, и машина рванула вперед. На одном из поворотов переднее колесо «перешагнуло» через бордюр, нас тряхануло, но Брежнев скорости не сбросил. Еще минут десять такой гонки — и мы оказались на берегу обширного водохранилища.

Надо сказать, что Брежнев не очень рисковал, мчась на большой скорости по довольно узкой дороге: охотничье хозяйство было закрытой зоной и никакие случайные встречные автомашины появиться там не могли.

К причалу был пришвартован небольшой катер. За руль уверенно сел Брежнев. Рядом с собой усадил Киссинджера. Механик-водитель и я устроились на заднем сиденье.

С первых секунд плавания мне стало ясно, что этот катер — очередное чудо советской конструкторской мысли. На подводных крыльях, оснащенный мощнейшим двигателем. Брежнев вел его лихо: гнал на максимальной скорости, закладывал резкие виражи, от которых фонтаны брызг почему-то обдавали именно меня. Несколько раз, не снижая скорости, проносился сквозь заросли камыша. Словом, ощущения были не для слабонервных. Продолжалось это минут тридцать, после чего мы все-таки благополучно вернулись к причалу.