Лучано Паваротти - Мой мир

Когда ты знаменит, нужно особенно следить за тем, чтобы всегда быть приветливым и терпимым. Если ты кого-то обижаешь (даже случайно), при твоей известности это задевает человека еще больше. Я доволен, что у меня хорошее чутье на подобные вещи и что я educato (что по-английски приблизительно означает: хорошо воспитан). Я всегда был способен понять чувства других людей и, надеюсь, мой успех не испортил меня. Но есть ситуации, когда мне трудно быть вежливым. Я имею в виду темы, волнующие меня больше всего.

Первая — это мое здоровье. Если ко мне обращаются с просьбой сделать то, что может повредить моему горлу или приведет к болезни, то я могу высказать все, что думаю, даже если при этом и обижу кого-то. Например, это касается цветов, которые мне преподносят. Некоторые из них, особенно лилии, плохо влияют на мое горло. Не знаю почему, но, уверяю вас, это так. Поэтому, если кто-то просит меня принять цветы, я вынужден отвечать: «Извините, но я не могу это сделать».

Другая тема — музыка. Когда во время работы я слышу, что кто-то из коллег фальшивит, то сразу говорю ему об этом, даже если он может обидеться. Я высказываю только свое мнение, а не претендую на истину в последней инстанции.

Следующая тема — пища. У меня своеобразные пристрастия в еде, и в то же время я понимаю, что у людей разные вкусы. Но если предлагаемое блюдо попросту плохое, я не стану его есть. Если же меня спросят, то я отвечу почему.

Подобное случилось со мной в Берлине незадолго до спектакля «Богема», в котором мы пели с победителями филадельфийского конкурса. Для нас устроили обед в итальянском ресторане. Должен сказать, что я скептически отношусь к итальянским ресторанам в некоторых странах, и, к сожалению, Германия входит в их число. У них ведь есть свои хорошие кулинарные традиции, да и кухня их сильно отличается от итальянской. Но, как бы там ни было, если обед назначен, я должен туда пойти.

В ресторане мы сидели все вместе за одним столом. Первым блюдом было подано ризотто. Попробовав, я повернулся к Каллен Эспериан (в спектакле она исполняла партию Мими) и прошептал:

— Не ешьте это — отравитесь.

Не знаю, что туда положили, но вкус был ужасный. Это было не итальянское блюдо и вообще это нельзя было назвать едой. Следующее блюдо оказалось не намного лучше. Я ждал, когда выйдет шеф-повар, чтобы выслушать похвалу в свой адрес, и думал, что же ему сказать. Когда он подошел к нашему столу, то я старался быть как можно любезнее: похвалил атмосферу ресторана, хороший сервис — все, кроме пищи. Но он увидел, что я не притронулся к его блюдам, поэтому приходилось шутить с ним, отвлекая внимание от своей полной тарелки.

Каллен потом рассказывала, что в разговоре с шеф-поваром я сказал что-то вроде того, что такой пищей нельзя кормить даже собак. Может быть, она ослышалась? Не думаю, чтобы я мог сказать такое. Хотя все возможно. Что же поделаешь — не могу быть вежливым в разговорах о моем здоровье, музыке и плохой еде.

Мама всегда учила меня вежливости: ведь чтобы иметь хорошие манеры, не обязательно быть богатым. Мой друг Рената Нэш однажды посмеялась над моими, как ей показалось, слишком хорошими манерами. Я зашел к ней в гости (она живет в районе Центрального парка), мы сидели у нее в гостиной. Они с мужем держат пит-буля, и я ему понравился. Неожиданно пес вскочил ко мне на колени и спокойно уселся. Я был наслышан об этой породе такого, что мне стало не по себе. Наверное, это было написано у меня на лице.

— Тебе не обязательно держать Шатци на коленях, Лучано. Если хочешь — сгони его.

— Рената, в твоем доме я гость и не могу указывать твоей собаке, что ей делать.

Она все поняла и увела собаку, но сказала, что я слишком чопорный. Не думаю. Хочется верить, что просто я умею себя вести (если этого не умеет ее собака). Кроме того, мне не хотелось обижать пит-буля.

Тем не менее в большинстве случаев я искренен с друзьями. Если мне что-то не нравится, то я говорю им об этом. Поступать иначе — значит хитрить и обманывать их.

Даже теперь, когда я уже сам стал известным человеком, я продолжаю испытывать благоговейный трепет перед многими людьми. С детства я преклоняюсь перед знаменитыми спортсменами, особенно перед автогонщиками и футболистами. И до сих пор преклоняюсь перед ними, а также перед многими людьми искусства. Например, я счастлив назвать своим другом Фрэнка Синатру.

Мне всегда нравилось слушать записи Вика Дэймона, у которого такая прекрасная фразировка. Однажды его жена, замечательная певица и актриса Дайана Кэролл, пришла ко мне за кулисы и сказала, что Вик хотел бы со мной встретиться, что он мой большой поклонник. Он ждал за дверьми и стеснялся войти. Конечно, я попросил ее привести мужа, пение которого я так люблю, что не могу выразить словами.

Давно, когда я только-только начинал приобретать известность в Америке, во время моего концерта в Сан-Франциско Боб Каен заметил в публике Берта Ланкастера. Бобу было известно, что я поклонник Ланкастера и знаю все его фильмы. Он подошел к Ланкастеру и спросил, не может ли тот встретиться со мной. Ланкастер ответил, что будет рад.

После концерта Боб привел этого легендарного киноактера ко мне в гримерную, и я был так удивлен, что опустился перед ним на колени и поклонился в пол. Это было знаком моей благодарности за все восхитительные фильмы, в которых Берт играл. А также и за то, что благодаря ему я научился английскому языку. Больше мне уже не приходилось выражать подобным образом своего восхищения ни перед одной знаменитостью. (И хорошо, потому что мне не очень-то легко подняться с колен.) Ланкастер был потрясающим человеком, и мы оставались друзьями до самой его смерти в прошлом году.

Одно время я увлекался фильмами Мела Брукса. Помню, когда я пел в Вене в театре «Штаатсопер», мне захотелось развлечься и посмотреть замечательный фильм, в котором Брукс играет актера, шпионящего за нацистами. Он называется «Быть или не быть», и я люблю его, как никакой другой. Я послал свою бедную секретаршу искать по городу кинотеатр, где шел этот фильм.

Вскоре после одного из своих венских спектаклей я принимал людей в артистической и вдруг заметил в дверях Мела Брукса. Я был так поражен этим, что не мог выговорить ни слова даже после того, как нас представили друг другу. С трудом я произнес то, что принято говорить в таких случаях. Это все равно как если бы вы прослушали оперу Пуччини, а потом увидели самого Пуччини в собственной гримерной. Когда люди, знакомясь со мной, смущаются, признаюсь, мне это нравится.

У популярности есть и другие привлекательные стороны: благодаря ей можно встретиться с теми знаменитыми людьми, которые тебе нравятся. Кроме того, тебя приглашают в разные интересные места. Когда в конце 1980-х годов, при администрации Буша, я пел в Вашингтоне, президент пригласил меня и мою секретаршу Джуди Ковач на ленч в Белый дом.