Александра Шарандаченко - Регистраторша ЗАГСА. Из дневника киевлянки

Представители разных немецких организаций, точно откормленные кабаны, мордастые, пузатые, похаживали между стеллажами с хлебом, не удостаивая никого из присутствующих взглядом (в глазах каждого из нас прочитали бы лишь суровую ненависть к себе!). Перед ними по-собачьи юлили, заглядывали им в глаза несколько переводчиц.

Два часа провели мы на хлебозаводе, пока получили положенные нам по весу 40 буханок. Какими же горькими были эти два часа!..

До трамвайной остановки — немногим больше километра — тащились очень долго, хотя мешки были не такие уж тяжелые. Техничка нас опередила («Мне легче нести без передышки. Такая уж у меня натура!»), а мы с Анастасией Михайловной несколько раз присаживались отдыхать.

— Ну и ну, точно камни тебя придавили, — отдышалась Анастасия Михайловна. — Посидим, спешить некуда. Паша подождет нас у трамвайной остановки.

— Дожили…

— Да, тяжело и обидно. Но всему свой конец. Каковы сообщения последних дней? Читали газету?

— Снова продвигаются. Уже в Крыму.

— Лупит их там мой Сева, ох и лупит! Дожить бы до встречи.

— Где-то и наш Гриць да два Михаила… Сидели на безлюдном месте, можно было без опаски говорить обо всем во весь голос.

— Продвижение это до поры до времени. Недаром спешили с «блицкригом»… Недолго будут жрать наш хлеб, подавятся. Вы обратили внимание на немца с крестами, который прохаживался около весовщицы? Классическое чудовище.

Тронулись. Навстречу попались несколько голодных теней с глазами-пропастями.

— Откуда хлеб?

— С хлебозавода, по немецкому наряду…

— Значит, наши тоже получили, с утра еще ушли.

И тени людей повернули назад.

Порог школы переступили торжественно: нас ждали, нам выбежали навстречу.

— Таки несут! Смотрите — хлеб!

— Не зря, выходит, ждали.

— А я даже понятия не имел о том, что будет хлеб. Случайно зашел — и хлеб…

— По скольку же его достанется на человека?

Тяжело и горько!

Хлеб делила Анастасия Михайловна. В списке оказалось несколько «мертвых душ», поэтому всем досталось по килограмму девятьсот. Буханка, полбуханки и маленький довесок. Анастасия Михайловна скрупулезно точно поделила 40 буханок на двадцать четыре души. О получении хлеба учителя были немедленно оповещены. Некоторые, получив свою долю, тут же усаживались и, прижимая сокровище к груди, принимались жадно поедать довески. Детей у таких не было, домой они с хлебом не спешили. Но едва Анастасия Михайловна успела развесить хлеб, как жевать начали все. Комната словно осветилась радостным блеском голодных очей, запавшие и побледневшие щеки покрылись слабым румянцем. Хлеб!

Он воскресил у всех надежду на то, что удастся как-то выжить, устоять на ногах; каждая его кроха казалась чудодейственной.

Вечерам, засыпая, я впервые за все время своих мытарств испытывала чувство глубочайшего удовлетворения от того, что сделала для всего коллектива: вовремя вырвав наряд и ускорив его реализацию, я не дала ему пропасть. Этой ночью мне снился хлебозавод. Длинный-длинный ряд вагонеток, на которых установлены ящики с гнездами для хлеба. Румяные, пышные буханки — все до единой — наши и по-родному улыбаются мне. А на заводе — ни одного немца. И на улицах грузовики с хлебом — наши. Много хлеба, полный достаток…

Вчера снова убила день на хождение по «панам». Должна во что бы то ни стало вырвать наряд на картошку. Домой возвращалась усталая, голодная, разочарованная, с мутью на душе.

Проблема картошки меня сильно донимает: сколько исходили зря, а тут еще рукавички потеряла. И какие! Новенькие рукавички. Михаил купил. Берегла их как зеницу ока, зарок дала: сохранить до встречи с Михаилом. И вот тебе раз. Готова была зарыдать от обиды и досады. Но тут же внушила себе, что это даже к лучшему, хорошая примета — мы зато не потеряем друг друга. Эх, о чем тут думать, что там эти рукавички! Сущие пустяки.

Так думая, подошла я к дому и, только переступила порог, увидела, что у нас гость. Да еще какой! Накануне возвратился домой Мишин брат Борис и теперь сидел у нас с женой. В комнате шум, гам, все радостно возбуждены. Боря живой! А мы, зная из его последнего письма к жене, что в день оставления Харькова нашей армией он был тяжело ранен и лежал в госпитале, уже оплакивали его. Все были убеждены, что либо он умер от истощения, либо фашисты его сразу же пристрелили.

Борис рассказал о том, что пережил. Легкораненые успели отступить вместе со своими частями, а за ними, тяжелоранеными, должен был прилететь самолет, но не успел. Их было несколько человек командного состава. Погибнуть люди не дали. Медицинский персонал госпиталя передал их в надежные руки за несколько часов до вступления в город фашистской армии. Это спасло людей от плена и концлагеря, где их ждала неминуемая гибель.

Едва став на ноги, Борис покинул город, добрался до какого-то глубинного села Харьковской области, где продержался все эти месяцы. Несколько окрепнув, Борис начал помогать колхозникам в молотьбе. На какое-то время Борис думает и сейчас туда податься — надо семью поддержать. Затем он на время, пока подкатится поближе фронтовая волна, пристроится для отвода глаз куда-нибудь на работу здесь, в тылу врага. А волна эта, несомненно, подкатится! Война только-только началась, все события еще впереди. А в Москве этому «фюреру» не бывать. Спокойствие и уверенность оккупантов показные. Немцы несусветно врут, стараясь обмануть народ. Уже началось партизанское движение. Скоро земля загорится под фашистами.

Спокойствие и уверенность Бориса подняли у всех настроение.

Когда пошла проводить Бориса и Лару, за калиткой завела разговор о том, что уже сейчас необходимо подбирать надежных людей, искать связи с подпольем.

— Об этом мы с вами, Оксана, еще поговорим. Главное — терпение, побольше терпения и осторожности, — подчеркнул Боря, зная мой характер. — Лара тоже с нами, — кивнул он на жену, которая прижималась к нему, все еще не веря, что рядом с нею не призрак, а муж.

Когда Борис с Ларой нырнули в темноту, мне захотелось побыть одной, потянуло в сад. Горели щеки и уши, тревожно и радостно билось сердце.

Борис-кандидат партии. Об этом никто, кроме Лары и меня, не знает. Талантливый инженер, умный, настоящий советский человек.

Три дня подряд у меня было жуткое настроение. Хоть руки на себя наложи. А сегодня вечером я ожила, тоску и уныние как рукой сняло.

Борис обещал маме завтра зайти, чтобы наточить пилу. Как это кстати. После его ухода мысли роями обступили меня со всех сторон. Они толпятся в голове, теснятся в груди, спирают дыхание. Скорее бы поговорить с ним, скорее бы претворить в жизнь хотя бы одну из этих мыслей.

Сегодня днем пришла бабушка Паша, мать Миши и Бориса, пригласить на обед Наталку и Марусю с детьми. Борис с женой отправились в село, чтобы потрудиться, пока не кончится сезон, и вывезти оттуда что заработают. Старушка же решила попотчевать голодных внучат тем, что у нее завелось. Как они все собирались на этот обед!