Александра Шарандаченко - Регистраторша ЗАГСА. Из дневника киевлянки

Мама уже возвратилась с «хождения по мукам».

— На базар хоть нагишом бегай. Купила горох и фасоль у Строцких дома…

Причина этого «хоть нагишом бегай» не снежные заносы, а приказ штадткомиссара о «твердых ценах» на несуществующие «продукты первой необходимости» — вот еще одно проявление усердия «освободителей» даже в военное время.

Мальчики вцепились с двух сторон в юбку бабушки и не отходят от нее ни на шаг. Скулят, чтобы она скорее поставила варить суп. Мама засуетилась, готовя «поныки». Кухня наполнилась дымом, и оттуда проникает чадный запах воска, которым она смазывает сковородку, а мне все кажется, что по углам комнат укладываются мертвецы.

С леденящим душу воем над домом проносятся немецкие самолеты, которые где-то уже освободились от своего смертельного груза, а сейчас возвращаются, чтобы снова им пополниться.

Сгинул бы поскорее сегодняшний день!

Посланцы наши вернулись из Староселья с пустыми руками: бурты еще не вскрыли, да и транспорт они там не нашли. Посоветовавшись, мы с Анастасией Михайловной решили, что нам необходимо самим взяться за этот наряд: не пропадать же ему. Перед этим я целых два дня убила на его окончательное оформление, пока наконец не оплатила наряд в «Киевсоюзе» и не получила на него пропуск в комендатуре на Печереке.

Позавчера, возвращаясь с Ново-Забарской, где искала возчиков и где один из них меня заверил, что договорится с несколькими товарищами и выберет всю картошку по наряду, встретила своего бывшего учителя Александра Корнеевича Дудченко.

Его высокую и стройную фигуру, роскошную седую шевелюру, выбившуюся из-под шапки, заломленной набекрень, заметила еще издали и направилась ему навстречу. Александра Корнеевича, учителя пения в пятом классе, нигде не обойду: он был тогда одним из любимейших моих учителей. Подбежала, чтобы пожаловаться на свои мытарства, а он, как всегда тепло улыбаясь удивительно молодыми и красивыми голубыми глазами, приветливо пожав руки, прервал мой рассказ такой неожиданной новостью, что мне захотелось подпрыгнуть и обнять его, как в детстве:

— Давайте сейчас же все свои шпаргалки, так и быть, выхвачу и вашу картошку! Сегодня из тех же буртов вывез своему коллективу, транспорт освободился, пока что в сборе. Вам везет.

Живет Александр Корнеевич на этой же улице, и мы поспешили к нему домой. Дома он проверил, все ли в порядке у меня документы, забрал их и сказал:

— Через день-два немцы аннулируют все наряды на картошку. Сейчас же поеду туда. Должен успеть добрать свою и вырвать вашу.

Его жена приглашала меня на чай с сушеной сахарной свеклой, но я полетела к Анастасии Михайловне, а Александр Корнеевич, не мешкая, направился тут же в Староселье.

Транспорт он собрал там же, колхозный, за часть картошки.

Сожалею, что не отпросилась у Александра Михайловича дня на два из загса и не двинулась в село вместе с Анастасией Михайловной, а послали старенького учителя и учительницу, как прозвали ее про себя — «трагическую фигуру», и они не сумели проявить на месте необходимую «оперативность».

В сегодняшней газете прочитала приказ об «аннулировании всех нарядов, выданных украинским учреждениям».

Досиделись.

А может, Александр Корнеевич успел вырвать картошку до появления приказа в газете?

Два дня назад Наталка и Маруся, взяв теплые штаны Михаила и пару сшитых в мастерской ботинок, подались куда-то на «обмен». Мама сидит и сокрушается: с чем же они возвратятся и благополучно ли, успеют ли вернуться именно сегодня, ведь завтра им на работу, повезет ли им при обмене?

Дни тянутся голодные, тоскливые, ненавистные. Молча, сжав зубы, люто подгоняешь их, чтобы летели, невольничьи, поскорее в безвестие.

Наступит же когда-нибудь конец этим дням, придет же такое время, когда захочется крикнуть: «Остановись, мгновенье!», ибо время снова будет прекрасным.

Смерти меня окончательно донимают. Нет от них покоя и по ночам. Переживаю то, что в свое время переживал герой новеллы Коцюбинского «Персона грата», хотя субъективно я здесь ни в чем не виновата. Каждый оставляет после себя какое-то воспоминание, призывает к мести за преждевременную кончину.

…На пороге появляется Маринка с радостным криком:

— Они идут, идут и что-то везут!

Мама побежала, натягивая на ходу теплую кофту, за нею вылетела и я.

И вправду, около кирпичного завода увидели Наталку и Марусю, согнувшихся в три погибели над санками. Действительно, везут картошку!

Обмен оказался весьма удачным. Наменяли целых три мешка, даже не помнят, как на радостях дотащились, не замечая усталости, как оказались на своей улице, оставив позади длинный и трудный путь. Обе возбуждены, веселы. Поверх мешков привязана корзина с бутылью молока и буханкой хлеба. Настоящего деревенского хлеба и молока, да еще в таком количестве! Радость охватила всех. Началась возбужденная возня, дети защебетали возле бутыли с молоком, нюхали его; через минуту в руках каждого оказался кусок хлеба. Усталые и обессиленные, сестра с невесткой свалились на стулья, а я и мама затащили мешки на кухню.

Пошли рассказы о подробностях обмена. Были в Демидове. Остановились у Опанаса Опанасовича, нашего знакомого колхозника, который до войны, приезжая в Киев, не раз ночевал у нас.

Часть обменяли у него же, а остальное — у соседей, он же сводил их к ним. Жена Опанаса встретила их очень приветливо, накормила. Дальше забираться уже не было никакого смысла.

Мама принялась варить картошку. У нас ее теперь целых три мешка. Как мизерны сейчас те двадцать картофелин, которые мама раздобыла утром «из-под полы» на базаре «твердых цен»! Голод отступил от наших дверей. Маринка говорит, что он убежал в сад, как только увидел Наталку и Марусю. На ужин кроме картошки у нас будет по кружке молока с хлебом.

Услышав это, детишки подняли такой радостный визг, что пришлось прикрикнуть на них.

Чтобы не потонуть в общей возне, пошла к Варваре Ивановне. Я часто бываю у нее, люблю там бывать, а когда Галка застревает в городе, остаюсь на ночлег. Сегодняшний вечер был вечером воспоминаний и мечтаний. Таких, какие можно высказывать лишь в кругу близких и родных людей.

Десятый час. После ужина на ум пришла фраза из рассказа Чехова: «Каштанка съела много, но не наелась, а только опьянела от еды…»

Каштанка, жму твою лапу!

Вспомнились дети: сегодня они не одолели свои порции и, удивленные, смеялись.

Наталка и Маруся спят как убитые. Уснет теперь спокойно и мама: все дома, все, как говорится, в сборе, а завтра ей не нужно искать спасительных картофелин. Она сонно ворчит, чтобы и я легла, а мне хочется утомить себя, чтобы меня не терзали тяжкие думы.