Григорий Санников - Лирика

Выступили от Оргком<���итета> Ерм<���илов> — «Белый никакой школы не создал» и т. п. — полемика против статьи, но с эпитетами — «замечательный, великий» и т. д.

После речи Накорякова [42] Николай Никандрович Накоряков (1881–1970) — работник печати; с 1932 года — директор ГИХЛ. Юдин подозвал меня: «Тебе надо выступить, больше некому». Выступил Пастернак, затем я, затем Гроссман [43] Леонид Петрович Гроссман (1888–1965) — прозаик, литературовед. . После панихиды Юдин мне: «Завтра в 11 ч<���асов> утра зайдите ко мне в Оргкомитет».

10-го в 11 ч<���асов> я в Оргком<���итете>. Юдина нет. Появл<���яются>: Ерм<���илов>, Суб<���оцкий>, Кирш<���он>, Юдин, Безым<���енский>, Авербах [44] Лев Матвеевич Субоцкий (1900–1959) — литературный критик; секретарь Оргкомитета СП, с 1931 года — член редколлегии, затем ответственный редактор «Литературной газеты». Владимир Михайлович Киршон (1902–1938) — драматург. Александр Ильич Безыменский (1898–1973) — поэт. Леопольд Леонидович Авербах (1903–1939) — критик, публицист, литературно-общественный деятель; генеральный секретарь РАПП. , Кирпотин. Начинается заседание фракции Оргкомитета.

Кирпотин, читая выдержки из статьи: «Гениальный», «своя школа», подымание на щит реакционного писателя Джемса Джойса. Влияние Б<���елого> на все последующие течения. Выходит, что он настоящий основоположник совет<���ской> литературы. А мы и партия считаем Горького. «Субстанция», «был водоразделом за границей советской и антисоветской литературы» — что за издевательство, написал 47 томов — вклад в советскую культуру, три ученика — они наследники, выходит — безобразно, спекуляция Пильняка и Пастернака, а С<���анников> покрывает: подписывает, беря на себя роль фигового листка. Антипартийное поведение. С<���анников> затруднял парт<���ийное> руков<���одство> Бел<���ым>.

С<���анников>: «Ошибка, что я не согласовал с фракцией свое выступление вместе с беспартийными. Возможна переоценка в связи с дикой недооценкой со стор<���оны> Оргкомитета. Примеры: и политические, и бытовые. Переоценка была исправлена речью, которая по характеру ничем особенно не отличалась от официальной речи Ерм<���илова>».

Киршон: «Сан<���ников> подписал потому, что Б<���елому> не давали квартиры» [45] См. воспоминания Петра Никаноровича Зайцева (1889–1970) «Московские встречи» в книге: Андрей Белый. Проблемы творчества. М., 1988. С. 557. . Я: «Не стоило бы, т. Кир<���шон>, заниматься демагогией». Кир<���шон>: «Предложение — статью в „Изв<���естиях>“ дезавуировать, С<���анникова> привлечь к парт<���ийной> ответственности, а также ред<���актора> „Известий“».

Безым<���енский>: «Надо подтянуть, у нас стали забывать о партийной дисциплине». Вишневский [46] Всеволод Витальевич Вишневский (1900–1951) — драматург. — о Джемсе Джойсе, его никто не оборвал; о роли Гронского, которого тоже надо привлечь к ответств<���енности>.

Суб<���оцкий>: «Правда» решила ничего не давать. Роль «Изв<���естий>». «Пьянки у Гронского».

Ерм<���илов>: «Речь С<���анникова> не совсем совпадала с моей. Моя была целиком полемическая и разносная по отнош<���ению> ко всем тезисам их статьи».

Кирпотин разъясняет по кварт<���ирному> вопросу: «Это от нас не зависело».

Юдин — выводы:

1. дать задание «Литературке» полемизировать со ст<���атьей> в «Известиях»,

2. С<���анникова> предупредить, что при первом подобном проявлении будет поставлен вопрос о его пребывании в партии. Авербах: «А зачем откладывать?» Юдин: «Вопрос о поступке С<���анникова> передать в ЦКК, признать необходимым, чтобы постановление фракции было учтено в отношении „Известий“». Затем: «Ну, что там у вас сегодня намечено?» Обсуждение кандидата на выступление от Оргкомитета в крематории. Решение: при выносе речей не устраивать, в крем<���атории> выпустить одного Киршона.

В крематории Киршон: «Оргкомитет поручил мне сказать несколько слов» и т. д. А<���ндрей> Б<���елый> — одиночка и т. д. По дороге в машине домой: Конечно, об А<���ндрее> Б<���елом> можно было бы сказать гораздо значительней, но о чем можно говорить после этой гнусной статьи в «Известиях». Березовский [47] Феоктист Алексеевич Березовский (1877–1952) — прозаик. Киршону: «Вы блестяще справились со своей задачей».

Григорий Санников познакомился с Андреем Белым в 1918 году в литературной студии московского Пролеткульта. Белый читал там курсы лекций «Риторика» и «Теория художественного слова» и вел беседы-семинарии для молодых рабочих поэтов с октября 1918 по май 1919 года.

Санников пишет:

Что, собственно, было перед нами, пролеткультовской молодежью, когда мы в серой ободранной комнатке аляповатого морозовского особняка собирались на лекции Белого. Белый выступал перед нами этаким магом, жрецом ритма. Он открывал нам (это было открытие мира поэзии) Пушкина, Тютчева, Баратынского в их ритмической сути, и некогда знакомые наизусть строки «Не пой, красавица, при мне ты песен Грузии печальной…» или «Восток белел, ладья катилась…» вставали перед нами по-новому, как впервые прочитанные. И подлинно, Белый был магом, жрецом, который открывал нам жизнь ритма, и, весь в изумительных жестах своих, в интонациях, в паузах, в музыке голоса, мир преображенного действия, мир искусства, в который и мы входили за ним, озираясь по сторонам, ничему не веря и ничего не зная, с предубеждением детей, которым сказано старшими, что все чужое и вредное, прикасаться нельзя, увлекаться тем более. А мы, уплывая на жестах Белого, как на весельной лодке, по реке стихов Баратынского, Тютчева, Пушкина в этот мир преображенного действия, мы не увлекались — пленялись и как одержимые часто твердили в себе, про себя воспроизведенные Белым в ритмическом жесте строчки: «Напоминают мне оне другую жизнь и берег дальний…» или «Тени сизые смесились, цвет поблекнул, звук уснул…», и через эти строки, стихи, ритм и жесты Андрея Белого постигали и «Медного всадника», и всю русскую поэзию, перечитывая ли некогда заученное в школе, иль впервые открывая «скандальные» поэмы Маяковского — «Облако в штанах», «Война и мир», «Флейта-позвоночник», тащили в Пролеткульт читать друг другу и спорили ужасно. Я, помню, только через год вдруг как-то сразу был захвачен Маяковским.

Поразительно, что Белый ни разу нам не читал своих стихов, своих творений. Об этом с нами он не говорил. И, каждый в одиночку, мы искали, доставали и читали, напрягаясь, одолевая смысл его мистерий и симфоний. Пленялись стилем, эпитетом и ритмом, но многое в те дни нам оставалось непонятным. А говорить об этом с ним на лекции или по дороге к дому не решались. И было так. Мы собирались в Пролеткульте. А в вечер Белого всегда бывали все. Табачным дымом, легкой бранью, шуткой, стихами Дегтярева, который их писал в любое время дня и ночи и на любую тему, мы согревали серую нетопленую комнату. Сидели все в пальто и в шапках. И вот сыплет шуточками и похихикивает Казин, многозначительно дает цитаты из Языкова Полетаев [48] Василий Васильевич Казин (1898–1981) — поэт. Николай Гаврилович Полетаев (1899–1935) — поэт. — железнодорожник с Брянского вокзала, как вдруг такой цитатой входит Белый, и сразу весь в жестах и поклонах, и в торопливом удивленьи своих глубоких глаз, танцующих по лицам, обращенным на него, разматывает, как чалму, предлинный серый шарф, снимает шапку конусообразную, пальто поношенное и бережно кладет на стул, боясь забыть им избранное место или стараясь запомнить, уловить все очертания стула. Потом он долго и внимательно здоровается с каждым, опять боясь забыть, здоровался ли, чтоб, обойдя всех, не начать бы снова. Но каждый раз обычные курьезы: им кто-нибудь был обойден, тогда поклоны, извиненья — «ах, как же так…ах, право…ах, извините»…и долго, долго качает за руку, иль с кем-нибудь вторично поздоровался, тогда опять поклоны и наклоны, скон-фуженность, взаимные смущения и виноватые улыбки: «Да, да и вправду…вот так…да, да» — и начинает лекцию. (Ритм и жесты, и за окном метель и белый мел по черному доски: здесь воплощенье в знаках ритма. Казинская эпиграмма на Белого…)