Теодор Крёгер - Четыре года в Сибири

-... а жаркое...? – спрашиваю я удивленно.

- Все уже переместилось в ящик-термос, – говорит хитрый шеф-повар из Берлина и показывает на нагроможденные огромные ящики.

Внезапно мы слышим знакомый звонок.

- Внимание! Собраться! – звучит трескучий голос фельдфебеля.

- Ну, сейчас будет гулянье, господа! – смеется шеф-повар.

Не прошло и несколько минут, как мы слышим шаги и команду. Свечи у рождественской елки зажигаются, теперь все готово. Дверь раскрывается, входят мужчины. По хорошо продуманному плану каждый сразу идет на свое место, потому не возникает самой малейшей неразберихи.

Молча все они стоят на своих местах. В их глазах сияет сдержанная, детская радость. Они смотрят на горящее дерево и, кажется, все грезят. Боязливо тянут они руки к подаркам. Украдкой они вытирают глаза чистым, но уже очень оборванным рукавом мундира.

- О, веселое, о радостное, милосердное Рождество!

Сначала приглушено и неуверенно, потом все более усердно и громко звучит рождественская песня из грубых глоток. Постепенно она умолкает. Теперь другая наполняет помещение, до тех пор пока снова не наступит тишина в рождественском сиянии вокруг дерева.

И еще раз как шторм вырывается песня из мужчин.

Они все, сплавленные в маленькую кучку в дикой местности, образуют в этот момент одно целое. Они воплощают их далекую, находящуюся под угрозой, сражающуюся родину.

Мужчины, воины поют! Внезапно отчетливо слышно, как в хоре отказывает то один, то другой голос, тогда упомянутые лица, погруженные в мысли, смотрят вниз и... плачут.

Я тоже изо всех сил стараюсь, чтобы мои нервы выдержали. Внезапным толчком я хватаюсь за ручку двери и выхожу наружу.

Захватывающий дух мороз охватывает меня.

Звонят колокола во всех церквях.

Звуки текут друг за другом, сливаясь в торжественную гармонию, и мне внезапно кажется, как будто бы они во всей их святости устремлялись к дальним, холодным звездам, к нашему большому Господу Богу, который позволяет нам идти мучительными, одинокими, потерянными путями.

Я открываю дверь к своей квартире с весело стучащим сердцем, и церковный звон расточительно вливается внутрь. Пахнет свежей хвоей, пряниками и орехами, подарками и сюрпризами.

Все очень по-рождественски, да, «пахнет» рождеством. Можно ли забыть об этом в жизни?

- Ты приносишь с собой Рождество, Петруша. Все колокола звонят! – принимает меня Фаиме.

- Да, моя любимая, – я отвечаю, – всюду действительно рождество.

Я быстро тяну Фаиме в ее спальню.

- Здесь, мой первый сюрприз. Я даю удивленной девушке в руки белую картонную коробку. Мгновенно тонкая бумага снята, и там обнаруживается вечернее платье.

Первое настоящее вечернее платье!... Фаиме должна сразу его надеть. Я помогаю ей в том, потому что я долго и подробно переписывался с салоном мод обо всех подробностях и всех маленьких тайнах. Теперь она готова. Покраснев, она стоит передо мной, во всей ее молодой красоте.

- Платье такое изящное, такое тонкое... я едва ли решусь двигаться в нем... Петр...

- Но какая ты в нем красивая, моя дорогая, такая прекрасная, что боги могли бы мне позавидовать... Давай!

- Нет, только лишь мгновение, пожалуйста, я хочу только зажечь деревце, – и она спешит из комнаты.

Я жду несколько мгновений. Никогда еще мое сердце не билось так дико от настоящего счастья.

Я подкрадываюсь из комнаты, но девочка поражает меня, когда я выглядываю за дверь; я больше не могу ждать ни мгновения.

- Я так и думала. Но так не пойдет. Закрой быстро глаза! Так... Петруша, вот так хорошо...

Я слышу шелестение, мне становится очень светло перед закрытыми глазами, пока Фаиме не убирает мои руки.

Множество свеч распространяет свой спокойный свет по комнате. Они объединены в единственном, могущественном луче, и он проникает вплоть до самых скрытых углов моей души. Это тот же луч как в церкви, который я видел через дверь, стоя там ночью.

Фаиме, вопреки своей другой вере, угадала во мне это великое желание.

В углу комнаты стоит изысканно прекрасное деревце. Оно украшено искусственным снегом и многочисленными горящими свечами. Вокруг деревца, на столах и стульях, разложены подарки, и их так много, так много.

Нежно Фаиме целует меня. У нее рождественские глаза. Церковные колокола звенят и звенят.

Я рассматриваю подарки. Они пришли от людей, которых я едва ли знаю; наверное, я смог сделать для них какую-то мелочь, дал им возможность есть, возможность работать, зарабатывать. Теперь они думали обо мне, как я раньше подумал о них. Это много самых простых вещей, и все же, так отчетливо говорят они своим безмолвным языком. Рядом с ними лежат ценные подарки. И большое количество «штолленов», пироги, орехи, яблоки, вино.

Теперь я заношу уже мои подарки. Каждая мелочь – это радость.

В ее ослепительно белом фартуке входит Наташа, за ней Ольга и незаменимая «морильщица мышей», солдатская жена, которая с неограниченной властью неутомимо занимается борьбой с разного рода паразитами в моей квартире с момента прибытия моей мебели из Петербурга.

Они все были в церкви и у них торжественные лица, еще красные от мороза, и в руках у них подарки от Фаиме и от меня. Мы обменялись подарками друг с другом.

Едва мы покончили с приготовлением еды, как появились Лопатин и Кузьмичев. Каждый передал мне коробку сигарет, кроме того, они принесли красивое рождественское деревце из леса.

Потом раздался еще звонок. Это были унтер-офицеры моих товарищей. Зальцер должен был произнести речь, но я быстро опередил их и поздравил их всех. Мы уселись.

Было уже довольно поздно, Унтер-офицеры как раз собирались уходить, как пришли генерал и Иван Иванович с женой. У меня они могли встречаться все, так как моя квартира была достаточно вместительной. Они тоже принесли для Фаиме и меня подарки, мы дарили им в ответ. Особенный интерес Екатерина Петровна проявляла к вещам, которые я подарил Фаиме. Одеждой вообще любовались.

Следующим утром, едва Фаиме и я встали, прибывали поздравители. Это были пленные товарищи, которым я достал работу, а также русские: пекари, мясники, портные, плотники, я должен был пожимать всем им руки, все выпивали стаканчик за мое здоровье, так что моя квартира весь день была полна людей.

Фаиме вечером утомленно опустилась на кровать. Она уже давно утверждала, что ее правая рука совсем онемела, и пальцы болели от множества рукопожатий.

- Совсем не легко быть знаменитой женщиной, – смеялась она.

Последующие дни в Никитино не работали. Обед у полицейского капитана, потом у его превосходительства, у братьев Исламкуловых, вечер в женской гимназии, снова обед у меня, тогда адвокат был на очереди, затем нотариус Бахтев. Так продолжалось день за днем, день за днем, и мы нигде не могли отказать.