Николай Водовозов - Белинский

Севастополь был конечным пунктом маршрута. Славная крепость русского Черноморского флота напомнила Виссариону Григорьевичу его детство, проведенное в Свеаборге — северной крепости русского Балтийского флота. Белинский с наслаждением вдыхал в себя свежий морской воздух, любовался безграничной далью мора и ездил вместе со Щепкиным на военные корабли, куда радушно приглашали их моряки, горячо приветствовавшие любимого писателя и любимого артиста.

Путешествие закончилось. Белинский глубоко окунулся в недра родной страны, посмотрел многие города, полюбовался разнообразной богатой и прекрасной ее природой. Он видел тысячи людей разных профессий и классов; эти люди читали его статьи, знали его книги; для тысяч он был близкий человек, друг и учитель. Никогда раньше он не чувствовал такой кровной связи со своим народом, как теперь. Он возвращался в Петербург с новой энергией, готовый отдать новые силы на благо своей отчизны.

В Петербурге его ждало радостное известие: Некрасов и Панаев решили приобрести журнал «Современник», основанный десять лет назад Пушкиным и после смерти великого поэта издававшийся Плетневым.

Белинский весь загорелся от этой новости. Он будет сотрудничать в журнале Пушкина, куда его хотел привлечь еще сам поэт! Исполняется его десятилетняя мечта. «Я ночи не сплю от страха, — признается он друзьям — ну, если кто-нибудь уже купил у Плетнева право на «Современник»! Легко может случиться, что кому-нибудь другому также пришла мысль издавать журнал. Конечно, «Современник» — единственный журнал, самый подходящий по своей литературной репутации… Вы ведь не можете понять, что значило бы для меня теперь расстаться с надеждой работать для «Современника».

Благодаря энергии Некрасова, ведшего переговоры с Плетневым, все формальности были скоро выполнены, и к новому, 1847 году появились публикации о переходе «Современника» в руки новых издателей и об участии в журнале Белинского.

Сотрудничество великого критика быстро сделало «Современник» самым популярным и авторитетным журналом в России. Виссарион Григорьевич передал в «Современник» рукописи, заготовленные для издания «Левиафана». Таким образом, в первых же номерах журнала появились произведения самых выдающихся русских писателей молодого поколения: Тургенева, Достоевского, Некрасова, Григоровича и многих других.

Конец 1846 года был, пожалуй, самым счастливым в жизни Белинского. Он не поправился физически после поездки, скорее, пожалуй, она даже ухудшила состояние его здоровья, но Белинский, как всегда, не хотел подчиняться физической слабости. К тому же в конце 1846 года у него родился сын Володя, и Белинский, нежно любивший детей, был особенно счастлив.

Он работал для «Современника» с небывалым подъемом и энергией. Но уже над его жизнью собирались тучи. Весной 1817 года принесший столько радости маленький сын умер. Как подействовал этот удар на Белинского, можно судить по его словам, сказанным Тургеневу: «Я не живу, я умираю медленной смертью». К нравственным страданиям прибавились опять физические: туберкулез настолько обострился, что врачи потребовали немедленного отъезда за границу для лечения в модном тогда немецком курорте Зальцбрунн.

В мае месяце Виссарион Григорьевич выехал на пароходе из Кронштадта в Штеттин, а оттуда через Берлин в Зальцбрунн. Путешествие на этот раз тяготило его с самого начала. Разлука с семьей под свежим впечатлением смерти сына была особенно мучительна. Он боялся за дочь, в голову лезли всякие горькие мысли. По приезде в Зальцбрунн он пишет жене: «Начал выкладывать чемодан, а мне вдруг сделалось так грустно, что хоть и плакать. В глазах мерещились все вы, а в ушах все раздавалось: «Висален Глиголич»… Нет, вперед ни за спасение жизни не уеду вдаль от семейства».

В Зальцбрунне больной Белинский получил письмо от Гоголя. Гоголь отвечал на статью Белинского о последней своей книге «Выбранные места из переписки с друзьями», в которой писатель, под влиянием славянофилов, говорил о терпении, послушании и покорности русского народа. Теперь в письме Гоголь упрекал «неистового Виссариона» за резкий тон его статьи о своей книге. Письмо Гоголя оказалось искрой, от которой вспыхнула вся неукротимая страсть боевой натуры Белинского. «Россия, — отвечал он Гоголю, — видит свое спасение не в мистицизме [19] Мистицизм — религиозное и философское воззрение, допускающее непосредственное общение человека с сверхъестественными силами, богами, духами и пр. , не в аскетизме [20] Аскетизм — учение о подавлении всех влечений и потребностей здорового человеческого организма с целью достижения религиозно-нравственного совершенства и «общения с божеством». , не в пиетизме [21] Пиетизм — религиозно-мистическое течение, противопоставлявшее человеческому разуму внушение добра «свыше». , а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности… Она представляет собою ужасное зрелище страны, где люди торгуют людьми., не имея на это и того оправдания, каким лукаво пользуются американские плантаторы, утверждая, что негр не человек… И в это-то время великий писатель, который своими дивно-художественными, глубоко-истинными творениями так могущественно содействовал самосознанию России, давши ей возможность взглянуть на самое себя, как будто в зеркале, является с книгою, в которой во имя Христа и церкви учит варвара-помещика наживать от крестьян больше денег, учит их ругать побольше… И это не должно было привести меня в негодование?.. Да если бы вы обнаружили покушение на мою жизнь, и тогда бы я не более возненавидел вас, как за эти позорные строки!»

Это знаменитое «Письмо к Гоголю», «подводившее, — по определению В. И. Ленина, — итог литературной деятельности Белинского, было одним из лучших произведений бесцензурной демократической печати, сохранивших громадное, живое значение и по сию пору» ( В. Ленин , Соч., т. XVII, стр. 341, изд. 3-е).

Зальцбрунн мало помог Виссариону Григорьевичу. Он решил уехать в Париж, где мог найти более знающих докторов и лучшие условия для лечения.

Из Германии Белинский уезжал с чувством облегчения. «Что за тупой, за пошлый народ немцы! — признавался он. — У них в жилах течет не кровь, а густой осадок скверного напитка, известного под именем пива, которое они лупят и наяривают без меры… Однажды за столом был у них разговор… Один и говорит: «Я люблю прогресс, но прогресс умеренный, да и в нем больше люблю умеренность, чем прогресс». Когда, Тургенев передал мне слова этого истого немца, я чуть не заплакал, что не знаю по-немецки и не могу сказать ему: «Я люблю суп, сваренный в горшке, но и тут я больше люблю горшок, чем суп». Но всего не перескажешь об этом народе, скроенном из остатков и обрезков».