Павел Цупко - Пикировщики

— Товарищ лейтенант! Самолет номер тринадцать к боевому вылету готов. Доложил техник-лейтенант Чуканов.

— Добро! — принял рапорт летчик. — Сейчас посмотрим вашу работу. Пошли?

Усенко занялся осмотром моторов и планера машины, а лейтенант Шигаев начал проверять подвеску авиабомб. Петр Спаривак дотошно осматривал радиостанцию и пулеметы.

Замечаний у летчиков не было, и командир поблагодарил наземных помощников за отличную подготовку боевой машины.

— Внимание! Ракета! — крикнул техник.

— По местам! — скомандовал Усенко, бросаясь в кабину. Аэродромная тишина наполнилась мощным рокотом запускаемых моторов, и бомбардировщики гуськом потянулись к взлетной полосе. С другого конца обширного летного поля туда же устремились остроносые «яки» прикрытия. Взлет!

И вот под крылом «петлякова» раскинулся прославленный город. Он огромен: его южной границы не видно — она тает в туманной дымке. Разветвляясь на рукава, широкая синяя лента Невы и бесчисленные стрелки каналов разрезают Ленинград на неровные, связанные палочками мостов части. В чистое прозрачное небо упирается шпиль Петропавловской крепости, за ним высится Адмиралтейская игла и громада Исаакиевского собора; из желтеющей зелени бульваров и парков выглядывают дворцы, вереницы многоэтажных домов, пустые коробки развалин. Из нескольких мест кверху тянутся столбы дыма — там пожары; в воздухе поблескивают гладкими поверхностями серые камеры аэростатов заграждения. На юге небо искрилось огнем: стреляли зенитки, там густело темное облако разрывов. На западе, куда летели самолеты, кварталы города сменялись частоколом заводских труб и портальных кранов, а за ними просвечивала серо-голубая ширь Невской губы — это уже было Балтийское море, легендарная Балтика!

«Вот ты какой, Ленинград, непокоренная наша гордость!» — восхищался Константин, с высоты любуясь городом.

Впереди на глади воды выступал продолговатый остров, в юго-восточной части его темнели кварталы небольшого города — это Кронштадт, военно-морская крепость. «Петляковы» развернулись и, оставляя справа остров, вышли на знаменитый Ораниенбаумский пятачок — Приморский плацдарм, удерживаемый войсками фронта и моряками-балтийцами с осени 1941 года.

Плацдарм хорошо просматривался с воздуха. Усенко увидел не только его передний край, изрезанный окопами и ходами сообщений, перепоясанный противопехотными и противотанковыми препятствиями, но и многочисленные позиции артиллерийских батарей, различные тыловые укрытия.

Пикировщики легли в боевой разворот, и ведущее звено Ракова бросилось в атаку на вражескую дальнобойную батарею. Небо вокруг самолетов сразу запестрело бело-черными шарами разрывов крупнокалиберных зенитных снарядов, пульсирующими нитями трасс скорострельных малокалиберных пушек «эрликонов». С каждой секундой количество шаров увеличивалось, нити уплотнялись, закрывая собой цель. Константин невольно сравнил: плотность огня здесь была намного больше, чем в подмосковном небе. Маневрируя в разрывах, он следил за звеном командира и за своими ведомыми — атака пикировщиков была смелой, решительной. Шигаев уже припал к прицелу и подавал летчику команды боковой наводки. Потом коротко бросил:

— Пошел!

Летчик с силой отжал штурвал, и «петляков» послушно опрокинулся в пике. Управляя самолетом, Константин ловил прицелом батарею. Что за черт? Ее не было. Какие-то домики, стога… Он хорошо запомнил цель, когда изучал ее по фотоснимкам. Сейчас ничего знакомого летчик не видел. Усенко не на шутку встревожился. Быстро бегут секунды при стремительном пикировании, еще быстрее надвигается земля. Пора выводить! Но где ж батарея?.. Прямо по носу пикировщика засверкали взрывы, вспухли черно-желтые кружочки — взорвались бомбы звена Ракова, и среди них Константин ясно увидел длинное тело вражеского орудия…

— Выводи! — хлопнул рукой по плечу штурман. Летчик нажал кнопку на штурвале, самолет сразу приподнял нос, выходя в горизонтальный полет, задрожал:

вниз посыпались «сотки» — стокилограммовые фугасные авиабомбы. Батарея окуталась новым облаком огня и дыма. Огонь зениток стал еще яростнее. Шары разрывов, пронизываемые светящимися строчками от «эрликонов», мельтешили перед глазами, но под крылом промелькнула спасительная береговая черта, и «петляковы» полетели над гладью залива.

Константин почувствовал облегчение, мышцы рук, ног, всего тела постепенно освобождались от напряжения. Он оглянулся: справа и слева к его самолету пристраивались ведомые летчики, сверху появилась четверка «яков». От сердца отлегло: все живы!

— Как отбомбились, Николай Александрович? — спросил командир экипажа штурмана. Шигаев был старше летчика на одиннадцать лет, и Константин называл его уважительно.

— Бомбы ведущего звена и нашего цель накрыли. Заднего не видел… Ну и сильный огонек у немцев! Сколько да они установили этих зениток? За разрывами даже земля плохо просматривается. Раньше их было меньше… Угадайте, какое время мы были в атаке? Всего три минуты!

— Только три? — подключился к разговору стрелок-радист. — Но каких! Успеешь сто раз умереть и воскреснуть: столько металла в воздухе. После войны его здесь, наверное, будет целый слой, ничего не вырастет…

— Спаривак! — прервал радиста летчик. — Почему не докладываете обстановку в воздухе?

— Виноват!.. Все самолеты в строю! «Мессеров» нет. Вот и дом — аэродром. Один за другим «петляковы»

заходили на посадку, садились и сразу отруливали в укрытия. Там их встречали техники.

На КП эскадрильи шумно, тесно: идет разбор полетов. Майор Бородавка уже успел обобщить донесения экипажей, отобразить их на схемах, картах, в таблицах. Все это развешано на стенах. Докладывали командиры звеньев, потом заговорил Раков. Константин, слушая его, волновался. Он знал, что задание они выполнили — цель поражена, но для него сейчас важнее всего была оценка боевых действий его экипажа. О строгости и бескомпромиссности комэска он знал. Тот умел отмечать грамотные действия летчиков в воздухе, но и промахов не прощал. Так, звену Пасынкова он устроил баню только за то, что оно всего на двадцать секунд удлинило боевой путь!

— Звено Усенко бросилось в другую крайность («Вот оно, началось!» подумал Константин): настолько укоротило дистанцию, что буквально повисло на моем хвосте и этим не только сковало противозенитный маневр, но и увеличило вероятность быть сбитыми. Да и мое звено оказалось под угрозой: я уже поглядывал наверх, не посыплются ли на меня их бомбы? Такие дистанции, товарищ Усенко, держать пока рано. Мы будем так летать потом, когда летчики созреют для этого. А сейчас рано. В бою вы совершили еще одну ошибку: чуть дольше нужного («И это заметил!» — подосадовал Усенко) придержали цель в прицеле. В результате вышли из пикирования на высоте четырехсот метров. Я понимаю ваше стремление — так увеличивается мощность атаки. Но, во-первых, будь бомбы калибром покрупнее, вы погибли б от их осколков. Во-вторых, не учли, что рядом летят летчики менее опытные, чем вы. Надо думать не только об уничтожении врага, но прежде всего о сохранении ведомых.