Павел Цупко - Пикировщики

Вытягиваясь в колонну звеньев, «петляковы» и «яки» поднимались выше и выше. Темневшее в «окнах» мора отодвигалось все дальше.

— Давай, Костик, вон в то окно! — скомандовал штурман и приник к окуляру прицела, заворчал. — Ни черта не видно! Ничего! Потерпим!

Ведущий оглянулся на строй, убедился: к атаке все готово!

— Вправо четыре градуса! — начал боковую наводку Сергей Степанович. Есть!.. Замри!.. Пошел!

Командир опустил нос пикировщика и в прицеле за краем облака увидел надвигающуюся дымящуюся трубу головного парохода. На палубах хорошо различались штабели грузов, прикрытых серо-зелеными брезентами, рядом расчехленные пушки. Было странным, что они не стреляли, хотя солдаты возле них были. Но вот от следовавшего слева сторожевика к пикирующему звену понеслись сплошные огненные струи. При виде этой пока единственной стреляющей установки врага в голове летчика пронеслась удовлетворенная мысль: «Прозевали!» И он спокойно придвинул перекрестие прицела на нос судна, плавно утопил боевую кнопку, тотчас ощутил привычное подрагивание машины.

Немцы уже вышли из шокового состояния при виде внезапно появившихся из-за облаков пикировщиков, опомнились — все суда конвоя опоясались мигающими огоньками стреляющих пушек и пулеметов. Перед носом «единички» скрестились цепочки цветастых трасс, вспыхнули близкие разрывы — враги стреляли в упор, но все еще беспорядочно.

«Поздно! — думал Усенко, маневрируя машиной. — Теперь поздно! Проскочили!..»

Трассы, шапки разрывов остались позади. «Петляковы» вырвались из простреливаемой зоны и понеслись над волнами, сближаясь с ведущим.

— Головной транспорт отправился с нашей помощью к рыбам! — деловито доложил Сергей Степанович. — А вон еще один! Порядок!

— Барский вышел в атаку! — это доклад стрелка-радиста Сергея Антареева, теперь он летал в командирском экипаже. — Пошла эскадрилья Колесникова!..

Усенко отводил группу от конвоя с разворотом. Из-за консоли крыла на воде открылись корабли. Уже второй транспорт, объятый языками пламени и клубами дыма, оседал на корму и приподнимал нос. А сверху в крутом пикировании вниз бросались все новые звенья гвардейцев. Строй кораблей распался. От тонущих судов в стороны уходили их соседи. Задний эсминец лег в циркуляцию [7] Кривая, описываемая судном при изменении курса. , а передний зарывался острым носом в бурун — полным ходом удирал на запад. За ним, отставая, спешили два тральщика.

Летчик выровнял машину, напомнил экипажу:

— Доложите наблюдения!

— Потоплено два «десятитысячника», сторожевик и тральщик. Один пароход поврежден, потерял ход. Все самолеты в строю. Можешь радировать: «Задание выполнено!»

— Давай, Сергей Степанович, курс домой!.. Используя установившуюся погоду, гвардейские пикировщики быстро освоили новый район боевых действий. Они вылетали на перехват вражеских конвоев почти ежедневно. Счет потопленных судов авиаполком быстро увеличивался. Потерь пока не было. Настроение у летчиков было хорошим: они радовались победам и жалели, что зимний день был короток и светлого времени не хватало для повторных ударов. Гитлеровцы этим пользовались: после разгрома конвоев уцелевшие суда, прикрываемые наступающей темнотой, уходили.

На самолетной стоянке к командиру авиаполка быстро подошел взволнованный гвардии майор Савичев.

— Что случилось, Тимофей Тимофеевич? — встревожился Усенко.

— Случилось… Звонил начальник политотдела полковник Чернышев. У наших соседей — в пятьдесят первом авиаполку — совершен выдающийся подвиг. Экипаж младшего лейтенанта Носова таранил транспорт в десять тысяч тонн и потопил его… Летчики погибли…

После тягостной минуты Константин Степанович с трудом протолкнул подступивший к горлу ком, глухо спросил:

— Фамилии героев узнал?

— Да… Носов Виктор Петрович, его штурман младший лейтенант Игошин Александр Иванович и воздушный стрелок-радист сержант Дорофеев Федор Иванович… Носов — двадцать третьего года рождения, из села Сенгилей Куйбышевской области. Игошин из Перми, он с двадцать четвертого, а Дорофеев с двадцать шестого, тоже из-под Куйбышева…

— Почти дети… Но какой дух! Как у Григория Храпая или Гастелло!.. Вот как проявляется настоящая любовь к Родине и ненависть к фашистам!..

— Все произошло на глазах трех экипажей, — продолжал рассказ замполит. Накануне воздушная разведка обнаружила под Данцигом выход в море большого конвоя. На его перехват с тремя ведомыми полетел замкомэск Фоменко Владимир Петрович со штурманом Чернышевым. Группа долго кружила в районе маяка Риксгерт, пока не наткнулась на тот конвой. В середине его шел двухтрубный пароход. Его и выбрал для атаки ведущий. Подал команду, и топмачтовик Носов вышел вперед, чтобы обеспечить атаку командира с торпедой. В этот момент в машину Носова попал крупнокалиберный снаряд и она загорелась. Но летчик атаку не прекратил. Он перевел «бостон» на снижение и сверху врезался в палубу. Раздалось два взрыва: первый, как считает Фоменко, сдетонировали авиабомбы на самолете и второй — груз на транспорте…

— Когда совершен подвиг?

— Вчера. Тринадцатого февраля.

— Немедленно собирайте полк на митинг. Здесь, на стоянке!

Погода вновь испортилась. Повалил густой мокрый снег. Облачность прижалась к воде, и вопрос об использовании Пе-2 отпал.

А сухопутные войска продолжали громить гитлеровцев. 2-й Белорусский фронт Маршала Советского Союза Рокоссовского, оставив окруженную и прижатую к морю восточно-прусскую группировку на «попечение» 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского фронтов, устремился в Восточную Померанию и завязал бои с мощной группой армий «Висла». В состав «Вислы» входили 38 дивизий и 6 бригад. Но рокоссовцы ее били весьма успешно и гнали все дальше на запад.

Тем временем восточно-прусскую группировку расчленили на три части: юго-западнее Кенигсберга, в крепости Кенигсберг и на Земляндском полуострове. 10 февраля 3-й Белорусский фронт начал доколачивать «котел» юго-западнее столицы Пруссии.

С мартом в Прибалтику пришла весна. Сразу потеплело, снега растаяли, пошли дожди. Аэродром в Дрессене, сооруженный на картофельном поле, расквасило совершенно. Все произошло так быстро, что 12-й гвардейский не успел перелететь на другой. Как на грех, установилась хорошая солнечная погода. Командование ставило авиаполку боевые задачи, а он сидел в грязевом плену. Усенко нервничал, не находил себе места. Впрочем, в таком же положении оказались и другие авиаполки. Но разве такое обстоятельство могло оправдать, успокоить его деятельную натуру?