Сергей Есин - Дневник, 2006 год

В этом году номинаций по премии Розова будет меньше.

15 августа, вторник. В десять утра началось собеседование заочников. Это особая группа, все с высшим образованием, им не надо сдавать, кроме профильных, никаких экзаменов. Было человек двадцать — двадцать пять — осмысленные люди, которые понимают, что скорее всего литература не принесет им достатка и славы. Она нужна им для себя, чтобы реализовать свои мечты, чтобы расширить внутренний мир, поучаствовать в ее больших и дерзких полетах. Во многих из них сочетались определенная одаренность и очевидное литературное невежество. С этим противоречием Литинституту и предстоит справиться. По крайней мере, в себе ребята разберутся.

БНТ продолжал привычный круг интервью, почти не было новых вопросов и ходов. Возможно, в этом зондаже литературы ХIХ века есть какой-то не очень пока понятный мне прием, хотя бы напоминание абитуриенту, как мало он знает из русской литературы. Но некоторая счастливая переакцентировка уже произошла: каждое такое микрособеседование стало как бы предварительным уроком в Лите. Из этих расспросов мне стало ясно, сколь низок общекультурный уровень выпускников наших вузов. Даже гуманитарии в лучшем случае только слышали о Бальзаке, о Гюго (последнему повезло больше — мюзикл «Собор Парижской Богоматери»). Представление о современной литературе самое поверхностное: Пелевин, Сорокин, Толстая, Донцова; Токарева и Щербакова уже как эксклюзив. Еще хуже обстоит дело с поэзией. Это поколение поэтов, читающих только себя.

Около трех часов вместе с БНТом мы пообедали в нашем кафе. Я ел замечательный рыбный суп с кетой. К сожалению, и это впервые, до начала сентября не будут кормить ни наш персонал и рабочих. Шоферов, работяг, уборщиц мне жалко, на это они всегда рассчитывают. Во время обеда заговорили о литературных премиях. Пришел факс из правительства города о присуждении Королеву премии Москвы. БНТ сказал, что вроде бы к нему был подход со стороны премии «Триумф». Любопытно, кто пытался номинировать — сама ли Зоя Богуславская или кто-либо из ее жюри. Ответ БНТа был для меня поучителен: я не могу брать премию из рук Березовского. Это очень серьезное и убежденное заявление. А я — отказался бы? Но кто предлагал? Тем не менее, сегодня же придумал для романа две банки с чайным грибом в кабинете ректора. Гриб не требует особой подпитки, а, знай себе, растет и растет на свету в стеклянной таре. Для каждого из двух грибов у меня есть и название, но я, пожалуй, приводить эти названия не стану. В кабинет же проректора я решил поместить воздушного змея с мочальным хвостом. Почему, не знаю. Но эта идея возникла у меня, после того как БНТ рассказал мне, что скромный и тихий Миша Стояновский подходил к нему с идеей: на земле, отведенной под общежитие, воздвигнуть за счет спонсоров пристройку «с квартирами для работников института». Я быстренько прикинул этот списочек, он состоит из пяти-шести человек. Идея эта старая, я ее уже прорабатывал, но мысль у меня была другая: сделать пристройку к гостинице, нужен доход. Несколько квартир — в мансарде. Почему Стояновский не взял освободившуюся комнату в жилой части дома я могу только догадываться. И догадываюсь. Ах, свободно плывущий воздушный змей! Тему эту я дальше развивать не стал, а мысли есть.

Вчера, когда ехал домой со Страстного бульвара, слушал по «Маяку» очень интересное выступление Привалова о ценах на московскую недвижимость и о ливанской проблеме. Высказано все было довольно корректно, но по внутреннему закадровому кипению Привалов вроде меня: те же чувства и наблюдения. Весь день я думал о Ливане и противостоящем ему Израиле. Где мои мысли, где приваловские — теперь и не разберу, все слилось, но фамилию этого острого и принципиального человека оставляю. Проиграл на этот раз Израиль. Выяснилось, что и хорошо вооруженным войскам можно противостоять. Израильтяне не получили двух своих пленных солдат (из-за которых, собственно, и начался конфликт), но, даже обладая мощным оружием, не сумели даже уничтожить пункты пуска ракет, которые бомбардировали Израиль.

Вечер был посвящен кухне: шарлотка из соседских яблок, мои еще не вызрели, и творожная запеканка.

16 августа, среда. Между четырьмя и пятью часами утра читал Георгия Иванова. А утром, когда проснулся, решил свозить В.С. на дачу к С.П., чтобы она немножно продышалась. Ночью шел дождь, бушевал ураган, казалось, что молнии и гром веселились прямо над нашим домом. Но утром опять засияло ветреное солнце. Ехали довольно долго, проталкиваясь между большегрузными автомобилями. Но на участке Сергея Петровича, маленьком, еще не заставленном бытом, с молодыми яблонями и низкой травой — милый, огороженный с четырех сторон рай. Правда, на эту скромную лужайку, на маленький, бедный, почти кукольный домик со всех сторон заглядывают огромные особняки. Мне кажется, что подобное строительство производится для того, чтобы отпугивать смерть, есть ощущение, что она к богатым липнет меньше. Пробыли здесь часов пять, пили чай, потом В.С., сидя во дворе в кресле, читала ворох газет, а я отправился в большую разминочную прогулку. Опять те же мысли о никчемности в жизни больших усилий. За каждым забором торчит по нелепому, не соответствующему летним запросам на этом крошечном участке дому. Ощущение, что целый класс людей пытается выдать себя за олигархов на шести сотках. Когда вернулся с прогулки, прочел, опять же в «Труде», в «Деловом вторнике», огромную статью об Эрмитаже. Еще пять или шесть лет назад «Деловой вторник», после ревизии Счетной палаты, предупреждал, что мы в ближайшее же время, столкнемся с потерями художественных сокровищ. Зачем же экспроприировали именем народа, лишали людей собственности? Чтобы потом разворовать? Для меня очевидно, что «хозяин» Эрмитажа занят собой, но не своим хозяйством. Представительствовать интереснее, чем следить за хозяйством и вникать в мелочи. Тогда Швыдкой защищал Пиотровского и Пиотровский говорил, что Палата в искусстве ничего не понимает. Вскоре ревизор, начавший расследование, скончался, Болдырев ушел из палаты. Пишу об этом еще и потому, что во вторник назначили коллегию министерств по этому вопросу.

Вечером, перечитывая две перве отредактированные Борей Тихоненко, главы нового романа, нашел разработанный им план собрания моих сочинений в восьми томах. Он соединил отдельные мои романы и повести с дневниками. Получилось редкостно интересно. Какой замечательный редактор не нашел своего места.

17 августа, четверг. Опять день начал с посещения поликлиники. Поехал без машины. Пользуюсь каждой возможностью, чтобы «разносить» ноги, но, похоже, идут какие-то необратимые возрастные процессы. Боль накрывает всего, как сеткой. Вера Васильевна Артемова, врач, прописала что-то еще пить. А вот давление меня удивляет: 130 на 70 — такого нормального давления у меня не было и в молодые годы.