Сергей Есин - Дневник, 2006 год

«Оказывается, уже к 1 марта 1946 года 2 427 906 репатриантов были направлены к месту жительства, 801 152 — на службу в армию, а 608 095 репатриантов были зачислены в рабочие батальоны наркомата обороны. И лишь 272 867 (6,5 %) человек передали в распоряжение НКВД. Они-то и сидели» (с.181).

«При тщательном рассмотрении ответственными за ужасы коллективизации, как правило, оказываются именно критики сталинского «деспотизма». Так, С. Сырцов и В. Ломинадзе, создавшие в 1930 году антисталинскую группу, в 1929 году категорически возражали против приема кулаков в колхоз. (Причем Сырцов был секретарем Западно-Сибирского крайкома зимой 1927–1928 годов, когда там были впервые опробованы чрезвычайные меры. И опробованы «на совесть»!) А саму идеологическую кампанию по раскулачиванию начала газета «Красная звезда», редактируемая М. Рютиным, главой подпольного «Союза марксистов-ленинцев», выступавшего против Сталина» (с. 184).

«Эта группировка оказывала всяческое противодействие конституционной реформе, затеянной Сталиным еще в 1934 году. Вождь желал законодательно закрепить отказ от левого, троцкистско-ленинского курса. Из мнимой диктатуры пролетариата, контролируемой мнимой диктатурой партии, он хотел создать общенародное, общенациональное государство. Как известно, на выборах в Советы один голос от рабочего засчитывался за четыре голоса от крестьян, что ставило большинство населения страны в положение людей третьего сорта. Сотни тысяч были вообще лишены избирательных прав. Речь идет о «бывших» — священниках, дворянах, предпринимателях, царских чиновниках, а также об их детях. Права избирать были лишены и сосланные в ходе коллективизации крестьяне. Само голосование происходило мало того что альтернативно, но еще и открыто. Сталин решил покончить со всем этим и наткнулся на яростное сопротивление «регионалов», не желавших терять власть и поступаться ленинскими принципами, реализация которых им ее и предоставила» (с 185).

«Отстаивая национальную независимость, Сталин имел в виду прежде всего интересы русской нации. Он отлично знал, что русские являются ядром, вокруг которого объединяется вся страна. Поэтому сломал абсурдную ситуацию, сложившуюся с первых лет советской власти, когда представители нерусских этносов стояли во главе тяжелой промышленности (С. Орджоникидзе), транспорта (Л.М. Каганович), госбезопасности (Г. Ягода), внешней политики (М.М. Литвинов), торговли (А.И. Микоян), сельского хозяйства (Я.А. Яковлев-Эпштейн). Сталин добился того, чтобы кадровая политика была гораздо более справедливой и учитывала интересы самого многочисленного народа СССР — русского народа» (с. 187).

«Сталин не хотел репрессий. И не столько потому, что они ему были не по нраву. Как прагматик, он понимал, что развертывание террора может ударить по кому угодно. Начнется кровавый кадровый хаос, который сделает ситуацию неуправляемой. Сталин, будучи знатоком истории, отлично знал, насколько может быть абсурдным массовый террор, бесспорно, вождь выступал за политическую изоляцию Бухарина и Рыкова, но уничтожить их он не желал… На февральско-мартовском Пленуме ЦК (1937 год) бывшего «любимца партии» вместе с Рыковым обвинили в контрреволюционной деятельности… Предложение же Сталина сводилось к тому, чтобы ограничиться всего лишь высылкой. И это предложение задокументировано, оно содержится в протоколе заседания комиссии, датированном 27 февраля 1937 г.» (с. 231).

«Показательно, что страшные эти времена были страшными прежде всего для коммунистической партии, которая являлась своеобразной элитой, аристократией. Простой народ пострадал в гораздо меньшей степени. По стране ходил даже такой, в принципе опасный для самих рассказчиков, анекдот: «Ночь. Раздается стук в дверь. Хозяин подходит и спрашивает: «Кто там?». Ему отвечают: «Вам телеграмма». — «А-а-а, — понимающе протягивает хозяин, — вы ошиблись, коммунисты живут этажом выше» (с. 244).

«Подобная логика заставила Троцкого в 30-е годы стать обычным стукачом. В эмиграции он предавал своих вчерашних товарищей по борьбе, сообщая американской администрации информацию о секретных агентах Коминтерна и о сочувствующих «сталинистским» компартиям. В конце прошлого века были опубликованы рассекреченные (за сроком давности) материалы госдепа, свидетельствующие о теснейшем сотрудничестве Троцкого с американцами. Так, 13 июля 1940 года «демон революции» лично передал американскому консулу в Мехико список мексиканских общественно-политических деятелей и государственных служащих, связанных с местной промосковскойкомпартией. К нему прилагался список агентов советских спецслужб» (с. 208).

«В апреле Прокуратура СССР дала особые инструкции в областные и республиканские прокуратуры. Согласно им, для возбуждения всех дел по политическим обвинениям необходимо было заручиться согласием союзной прокуратуры. И она постаралась дать как можно больше отказов. В мае — декабре ведомство Вышинского получило 98 478 просьб о возбуждении политических дел, из которых было удовлетворено всего 237. Работники прокуратуры стали привлекать к судебной ответственности многочисленных доносчиков» (с. 246).

«Осенью Верховный суд СССР получил беспрецедентное право принимать любое дело любого советского суда и рассматривать его в порядке надзора. Только до конца года ВС отменил и предотвратил исполнение около 40 тысяч смертных приговоров, вынесенных за «контрреволюцию»» (с. 248).

И опять возвращаюсь к журналу. Кое-что есть и из поэзии. Здесь интересен не только пафос и молодые силы, так необычно, в отличие от пьяной «подъездной» публики, думающие, но и сам ритм, энергия слова. Литература — это слово, слово, слово и, наконец, мысль. Впрочем, все можно переставить и в обратном порядке, было бы внутреннее напряжение.

13 февраля, понедельник. И тринадцатое число, и понедельник — все совместилось, и по-другому быть не могло: днем попал в аварию. Ехал на запись телевизионной передачи, которую ведет Юра Поляков. Это в театре Рубена Симонова, в центре, движение там плотное, ни одного уголочка, чтобы поставить машину. На углу Сивцева Вражка и Власьевского переулка на очень маленькой скорости врезался в крыло проезжавшей мимо «Хонды». Я мог ее и не заметить с высоты своей машины, да и ехал-то медленно, глазами выбирая место для стоянки и думая о том, что будет на передаче, а «Хонда» могла ехать слишком резво. У меня ни царапины, чуть только пришероховатило пластмассовый бампер. К счастью, на «Хонде» был нормальный шофер, Андрей, и в течение часа приехал инспектор ГБДД, тоже нормальный парень, по фамилии Резвый, не давил, не хамил, сказал, что это жизнь, которую не уложишь в правила. Теперь посмотрим, как пройдет страховка, пока все шло быстро и четко. Любопытно, что я был почти рад этому маленькому приключению, по обыкновению подумав: значит, судьба отвела от меня что-то очень плохое.