Сергей Есин - Дневник, 2006 год

Марышева Светлана, 1986, Санкт-Петербург + — Довольно изощренная литературщина с проблесками подлинного. Описание современного рынка и реминисценции времен Великих географических открытий. Манерный, вычурный язык. Мне это не подойдет .

В 10 часов провел последний семинар в этом году. Было интересно, читали вслух студенческие отчеты. Каждый написал о своей работе, о своих друзьях, встречались размышления о жизни, институте. Есть интересные пассажи. В конце семинара довольно долго говорил с Максимом Клейменовым, которому не поставил зачета. Учится он хорошо, но у него нет не только работы за год, у него нет и курсовика. Он очень подробно и серьезно мне всё объяснил. Судя по всему, это человек глубоко, верующий, но несколько формально. Свое нежелание писать он связывает с нежеланием прожить грешную жизнь героя, а это, по его словам, удел писателя. Я сказал ему на это: «Дорогой мой! Я тоже христианин и, по твоей логики, не имею права тебя искушать, требуя от тебя текста. Если ты считаешь, что занятия литературой — это искушение, то не искушай меня, заставляя требовать». Далее я говорил о гуманной сути Бога, о его всепрощении. Бог значительно добрее, чем мы иногда себе представляем, сурова — церковь, потому что она имеет дело с массой. В конце концов, церковь — всего лишь люди с их ограниченными знаниями.

К 12 все закончил, ребята написали мне отчеты. В них много и правды и наивной смелости. Надо бы сделать из них выписки. Но, крайней мере, когда осенью будем делать новую книгу, посмотрим.

В Доме композиторов отмечали 20-летие Союза музыкальных деятелей. Ради этого я решил пропустить Литературный обед, на котором мне, конечно, надо было бы быть. Но надо и расплачиваться за долги, и не гоже бросать своих. Собственную речь на заседании опускаю. Я был в духе и говорил хорошо. О прошлом и о сегодняшнем дне. О гражданском подвиг Ирины Константиновны Архиповой и Владислава Ивановича Пьявко. Двадцать лет, в годы страстной любви начальства к плохой эстраде они вытягивал русское классическое музыкальное искусство. Я бы даже сказал, что они подняли в этом смысле всю провинцию, внушив губернаторам необходимость заниматься серьезной музыкой, хотя бы в ее певческой изводе.

В перерыве я посидел с Ириной Константиновной за кулисами. Само по себе даже находится в одной комнате с легендами нашего искусства удивительно. В разговоре участвовала и Мария Лукьяновна Биешу, когда-то легендарная Чио-Чио-Сан. На этот раз Ирина Константиновна была во всех своих регалиях, недоступных никакому олигарху. Орден и цепь Андрея Первозданного, звезды ордена за Заслугу перед отечеством, Золотя Звезда Героя. Она плохо ходит, но сознание совершенно ясно, глаза молодые и мудрые. Говорят, она очень точно умеет работать, как педагог и педагог замечательный. Отсюда некая формула: Вишневская — по слухам — не может преподавать, но имеет возможность это делать, а Архипова может, но ни своей школы, ни академии, ни здания не имеет.

Не могу не вписать интересную деталь. В комнату президиума вошла уже знакомая мне Веа(?) Добролюбова, тоже Народная артистка, лауреат многих международных конкурсов, в частности королевы Елизаветы и нашего Глинки, везде первые премии. Я помню, совсем недавно она была вице-губернатором и Начальником управления культуры Ивановской области. Теперь срок у нее закончился, также как и губернатора. Пришли новы люди, ей надо устраиваться на работу. Есть филармония, которую она открывала и куда поставила директорствовать свою подругу, по крайней мере, единомышленницу. Так вот та, ее не берет. Ссылается на нового Начальника управления, даму из учителей. Как это все похоже на русские наши порядки, как это все похоже даже на наш институт. Спасибо министерство, которое все же сделало мне соответствующий договор.

К четырем, поставив машину в Знаменском переулке возле музея им. Пушкина, я уже на конференции у Глазунова. В том, что мировая живопись соседствует с нашим 75-летним современником, есть, определенная мистическая связь. Входил в галерею с каким-то мистическим интересом. Дом всегда меня привлекал, в начале перестройки здесь была какая-то шумная и скандальная дискотека геев и лесбиянок. А перед этим, кажется, здание служило дворцом пионеров. Мне всегда хотелось знать историю этих башенок, высоких окон и замысловатого фасада в самом центре Москвы. Оказалось, дворец Нарышкины и, Боже мой, с какой немыслимой роскошью и красотой все это отделано и реставрировано. Но и сам Глазунов, художник редкого вкуса, очень точно развел все интерьеры.

Конференции посвящена и Достоевскому, у которого очередной юбилей, и рисункам И.С. Глазунова, ставшими классикой иллюстраций к романам Ф.М. Об этом я чуть позже, найдя определенные слова, я и сказал. Народа было довольно много, но, как я понял, здесь был не только специально приглашенные люди, но и много «своих», для которых не явится, значит иметь сложности — преподаватели и студенты Академии. Попутно была рассказана и история возникновения Академии, когда с подачи Горбачева, было освобождено здание ВХТМ. Вот и те случайные преимущества, которые дала перестройка.

Естественно больше говорили о Глазунове, чем о Достоевском. Сначала о начале своей работы над рисунками говорил сам И.С. Потом довольно пусто и с передержками немолодой Ванслов. Затем, интересно, как всегда, Игорь Волгин. В это время я разглядывал зал, в котором сидела публика. По всем четырем стенам висели самые знаменитые четыре картины. Здесь собственно, и была изображена наша истории. Пожалуй, ни в одном из залов Москвы, кроме Кремля, я не испытывал такого волнения. Потом я сказал об этом в своей небольшой речи. Тогда же я намекнул о передержках, которыми изобилуют все наши высказывания. Например, что будто никто не слышал до шестидесятых годов о Достоевском. Будто все церкви Александра Невского в Москве, числом шестнадцать, были, как одна, снесены по личному приказу Сталина. Я опирался на мысль о соответствии литературы и изобразительного рисунка, о счастливом попадании, которое само по себе чудо. Гюстав Доре и Библия, Кола Брюньон и Кибрик, Боклевский и Гоголь. Глазунов — это такая же классика, это образы, который теперь неотделимые от Достоевского. В своей речи я вспомнил и свою службу в армии, и Володю Кейдана, которому я, понимаю только сейчас, я так многим обязан, и мое давнее посещение мастерской Глазунова вместе с космонавтом Джанибековым (?) . История прикоснулась полой своего плаща к художнику, разве этого мало? Интересно ли все это было, интересно!

Опять вспомнил мысль Герасимова — художник должен до последнего совершенствовать и строить себя.

Еще в машине, возвращаясь из галереи Глазунова, услышал по «Маяку» первые результаты «Большой книги». Показ назвали три фамилии: Улицкая, Коржавин и Быков, известные писатели. Сказали также, что большое жюри премии состоит, чуть ли не из 100 человек. Уже в ночи Флярквский дополнил этот список Кантором с его книгой «Уроки рисования» и фамилией Толи Королева. В какой-то мере список становится все более и более интересным по своему составу. В том, что меня там нет, я абсолютно уверен, не в том родильном доме рожден.