Сергей Фирсов - Николай II

«Тяжкое бремя возложено на меня волею брата моего, передавшего мне императорский всероссийский престол в годину беспримерной войны и волнений народа.

Одушевленный единой со всем народом мыслью, что выше всего благо родины нашей, принял я твердое решение в том лишь случае воспринять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому и надлежит всенародным голосованием через представителей своих в Учредительном собрании установить образ правления и новые основные законы государства Российского.

Посему, призывая благословение Божие, прошу всех граждан державы Российской подчиниться временному правительству, по почину Государственной думы возникшему и облеченному всей полнотой власти впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок на основе всеобщего, прямого, равного, тайного голосования Учредительное собрание своим решением об образе правления выразит волю народа.

Подписал Михаил».

Решение великого князя было восторженно встречено на улицах Петрограда.

«Депутат Караулов, — сообщалось в информационном листке „Известий Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов“, — явился в Думу и сообщил, что государь Николай II отрекся от Престола в пользу Михаила Александровича. Михаил Александрович в свою очередь отрекся в пользу народа.

В Думе происходят грандиознейшие митинги и овации. Восторг не поддается описанию».

В тот же день Петроград был расцвечен красными флагами: народ должен был понять, что отречение Николая II и отказ от права наследовать трон Михаила Александровича — государственный праздник. «В аполитических низах, у просто „улицы“, переходящей в „демократию“, общее настроение: против Романовых (отсюда и против „царя“, ибо, к счастью, это у них неразрывно соединено)», — характеризовала настроения момента З. Н. Гиппиус, замечая, что «кое-где на образах — красные банты (в церкви)». Еще раньше — 2 марта — красное полотнище взвилось и над главной резиденцией монарха — Зимним дворцом, который стал национальной собственностью. Новые правители думали приспособить его для будущих заседаний Учредительного собрания.

Тогда же по городу поползли слухи о смерти цесаревича Алексея. Очевидно, их распространению (появились они раньше) способствовало отречение Николая II. Слухи докатились и до Александровского дворца. В ночь на 3 марта придворный доктор Е. С. Боткин был вызван к телефону одним из членов Временного правительства, который спросил о здоровье Алексея Николаевича. К счастью, слухи оказались пустыми. Но на фоне «радости» праздной столичной публики, воеторгавшейся «бескровной» революцией, они выглядели удручающе.

Бывший император, разумеется, не разделял восторгов толпы. Подписав манифест об отречении, он той же ночью покинул Псков «с тяжелым чувством пережитого». Произошедшее не воспринималось им как потеря народного доверия, трагическая размолвка царя и его народа. Нет! «Кругом измена, и трусость, и обман!» — записал он в дневнике в ночь со 2 на 3 марта, тем самым характеризуя свое отношение к псковским событиям. На следующий день он прибыл в Могилев, где генерал Алексеев доложил ему последние известия от Родзянко. Известия не вдохновляли.

«Миша отрекся, — с горечью отметил в дневнике 3 марта Николай II. — Его манифест кончается четыреххвосткой для выборов через 6 месяцев Учредительного собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!» Для бывшего царя услышанное стало неприятным сюрпризом. И все же, приехав в Могилев, Николай II заявил генералу Алексееву, что передумал и хочет послать телеграмму в Петроград. «На листке бумаги отчетливым почерком государь писал собственноручно о своем согласии на вступление на престол сына своего Алексея…» Генерал не отправил телеграмму, ибо было поздно: стране уже объявили два манифеста [121] См.: Деникин А. И. Очерки Русской Смуты: Крушение власти и армии. Февраль — сентябрь 1917. М., 1991. . Но то, что 3 марта 1917 года Николай II пожелал изменить принятое накануне решение, показательно. Полагаю, это, скорее, свидетельствовало не о нерешительности и непостоянстве царя, а о том, что стремительно менявшаяся ситуация ломала все предварительные расчеты, которые он мог делать, подписывая 2 марта злополучный манифест.

Что это могли быть за расчеты, можно лишь догадываться. В любом случае, в том, что манифест об отречении с юридической точки зрения представлял собой ничтожную силу, сомневаться не приходится. Во-первых, стоит обратить внимание на оформление манифеста: он адресовался царем не «верноподданным», а начальнику штаба, находившемуся в Ставке. Подобная «небрежность» для самодержца, более двадцати лет правившего государством, недопустима. Документ, имевший колоссальное значение для судеб миллионов людей, должен был составляться «по форме». Безусловно, нельзя забывать, что Основные законы империи не предусматривали возможности отречения, но ведь эти законы можно было бы предварительно дополнить (или изменить). Этого никто не сделал. Об этом не вспомнили в Ставке, где составили текст, об этом не вспомнили и в царском поезде, где его редактировали. Придворные в сердцах говорили, что Николай II сдал власть, никого не спросив, «как сдают эскадрон». Но придворные — не политики, их задача была иная: быть рядом с монархом, разделяя его досуг и сопровождая на официальных («придворных») раутах. Спрашивать их совета относительно вопросов государственного значения царь и не собирался.

Дело было в другом. Сознательную или случайную оплошность составителей текста отречения Николай II не исправил, по сути, «подыграв» Ставке: получив из Могилева текст отречения, он и адресовал его начальнику своего штаба. Другой вопрос, на который обыкновенно обращается внимание, это вопрос об отречении царя не только за себя, но и за сына. Права на подобное «самоуправство» царь не имел и прекрасно понимал это. Понимал он, что и Михаил Александрович, женатый неравным браком на дважды разведенной женщине, не мог быть законным наследником русского престола. Конечно, революция сама себе закон, но тогда монарх вообще должен был отказаться от подписания каких бы то ни было актов.

Можно посмотреть на проблему отречения и под другим углом зрения, лишний раз вспомнив, что для приверженца самодержавного принципа конституционная власть не много значит. Мечтая оставить цесаревичу самодержавное наследство и не сумев реализовать свою мечту, Николай II предпочел вообще уйти из политической жизни, не делая Алексея Николаевича заложником революционных пертурбаций. Со сказанным можно согласиться только в том случае, если быть уверенным в твердости принятого царем 2 марта решения. А этой уверенности у нас нет. Нельзя отрицать, что в случае изменения политической ситуации Николай II имел бы возможность объявить манифест недействительным и вернуться к власти. Как мы знаем, Александра Федоровна тоже надеялась на это.