Георгий Миронов - Планета Дато

То, каким он хотел бы быть, он не высказывал ни в живописи, ни в поэзии. Но, конечно же, думал об этом. И свидетельство тому – этот шутливый рисунок. Да и действительно, кто в 16 лет всерьёз думает о старости? Итак, шутливый взгляд в будущее. “Художник у мольберта” – вариант судьбы. Старый, лысый маэстро – в руках то ли кисти, то ли дирижёрские палочки, он словно управляет красками, ложащимися на полотно, а руки художника перекрестились над головой, как бывает во время сложных пассажей при игре на фортепьяно. Конечно же, это Дато – живописец и композитор.

Тут – ассоциация первого ряда. Вот вариант более сложный (смотри, разгадывай ребус юного гения) – старый охотник на старой лошади, оба устали от этой езды-жизни; на стволе винтовки – старый ворон; старая собака сопровождает этот забавно-печальный кортеж, на её морде, обращённой к зрителю, написано отвращение к жизни. Может быть и такое будущее? Как застраховаться от него, избежать разочарований, опустошённости, апатии? Только труд, только творчество – спасение?

И тут же (эти рисунки висят в Музее Дато рядом) он “проигрывает” ещё один вариант: на рисунке крупно надпись “Блокнот”, – словно намёк на “нераспечатанные” страницы жизни (мог, дескать, пролистать их, но ограничился одним занятием – живописью). Телефонный круг – циферблат, – это палитра художника. Ещё одна ассоциация: не заменила ли живопись и друзей, любовь, родных… Ибо, тыкая кистью в выдавленную из тюбика краску, ни до кого не дозвонишься…

Он хотел многое понять и уже многое (поразительно многое для своего возраста) понял. Но и загадок оставалось для него достаточно.

Пытаясь понять смысл жизни, глупец смотрит в бинокль за горизонт. Мудрец заглядывает в себя. Редкий художник не пробует себя в автопортрете, особенно в зрелые годы. Вглядитесь на досуге в автопортреты художников разных времён и народов. Они не только свидетельствуют о попытках мастеров уже в зрелые годы понять себя, но и о том, что же они за прожитую жизнь поняли. Вы найдёте в них и философскую мудрость Мастера, вставшего над бытием, и душевную боль художника, жёстко и неудобно чувствующего себя в мире; радость живописца, постигшего праздничность жизни; печаль художника, предчувствующего свою скорую смерть; холодную уверенность, что техническое мастерство – это и есть мудрость; беспокойство знаменитости: созданное стало фактом культурной жизни, но стало ли произведением искусства?

Сколько людей, столько автопортретов, столько радостных и печальных рассказов о времени и о себе. Всего у Дато семь автопортретов. Факт для юного художника примечательный и красноречивый. Он мучительно хочет – прежде всего – понять себя! Видимо, не только ради поиска формы, решения чисто изобразительных задач обращается он к разным техникам, разным манерам (два автопортрета – символические, сюрреалистические, пять – сугубо реалистические).

Как было бы интересно, если бы таких автопортретов оказалось не семь, а семьдесят семь, и они были бы написаны в разные годы, и давали бы возможность увидеть формирование мировоззрения, изменение мироощущения, становление характера на протяжении нескольких десятилетий.

Думаю, останься жив Дато, только его галерея автопортретов вошла бы в историю искусства как поразительной точности и психологизма рассказ о времени, в котором он жил, о человеке, каким он становился, каким сотворял сам себя…

Их, увы, только семь, написанных в 13, 14, 15 лет… Но и эти автопортреты – замечательный материал для будущих биографов Дато.

Вот румяный, чуть улыбающийся, добрый, в добром доме выросший мальчуган, способный на размышление и озорство.

Год спустя – это подросток, уже знающий себе цену, может быть, впервые задумывающийся над сложными проблемами окружающего мира. Похоже, уже и первые неразгаданные загадки тревожат сердце и ум. И первая неудовлетворённость. И стремление к постижению.

Позднее (в его короткой жизни – через эпоху, но всего-то через год-два) он, как мне кажется, именно это состояние своей души передал в стихотворении “Бег”:

Какой пронзительный, взрослый взгляд на автопортрете Дато, написанном им в 15 лет. Это портрет художника и поэта, знающего не только тайны ремесла, но и уже если не постигшего, то постигающего тайны бытия.

Тревожен и печален Дато на этом автопортрете. Тревожно и печально становится у этого полотна Дато и зрителю, даже не знающему трагической биографии художника. А когда её знаешь…

В 16 лет он пишет ещё один автопортрет, на этот раз символический. Карандашом на бумаге создаёт он большую и сложную композицию, лицо в профиль. И в фас. В жизни так не бывает? На то он и художник, чтобы одновременно смотреть в себя, на зрителя, и куда-то вдаль, куда нам, может быть, и заглянуть не дано.

Тут же привычная для автопортретов атрибутика: лира, и непривычная – шестерёнка (Примета века? Символ НТР, попирающей природу? Знак всего того, что не входит в круг понимаемого чистым гуманитарием?).

Есть тут знак, легко, наверное, читаемый каждым: клин журавлей, улетающих вдаль, как символ полёта, мечты.

И знак, внешне простой, но трудно соотносимый с остальными атрибутами, – дерево в человеческой пластике, склонённое в мольбе. Мольба к человеку – защити? Мольба к шестерёнке как символу НТР, – не убий? Скорее – мольба всего живого, незащищённого перед окружающим миром, в том числе, – и мольба художника; не просьба о защите, просьба о ненападении, о понимании. Этот автопортрет – ещё один шаг к постижению собственного “я” художника и поэта Дато Крацашвили. В тот же 1980 год (год смерти…) он пишет стихотворение “Разговор с автопортретом”.

Портрет дожил до дня рожденья и до сих пор украшает экспозицию музея и выставок. А сам Дато этот свой день рожденья пережил в том чёрном 1980 году лишь на четыре дня…