Дмитрий Волкогонов - Троцкий. Книга 2

В начале марта 1930 года, сидя перед радиоприемником, Троцкий услышал голос диктора, передающего новую статью Сталина, опубликованную в "Правде" и названную "Головокружение от успехов". Приемник хрипло и с перерывами выплевывал слова, написанные его смертельным врагом. Нет, почему его? Врагом настоящего, ленинского большевизма, как полагал далекий радиослушатель. "…На 20 февраля с.г. уже коллективизировано 50 % крестьянских хозяйств по СССР, — читал диктор статью. — Это значит, что мы перевыполнили пятилетний план коллективизации к 20 февраля 1930 года более чем вдвое". Но затем вдруг, вместо комментариев этих успехов, голос Москвы стал говорить о "головотяпской работе", "забегании вперед", о попытках широкого обобществления всего и вся, а такая "политика может быть угодной и выгодной лишь нашим заклятым врагам" [8] 8. Сталин И.В. Соч. Т. 12. С. 191, 197–198. .

Троцкий расценил статью как большую неудачу Сталина и в письме своим американским сторонникам охарактеризовал ситуацию таким образом: "Новое отступление Сталина, столь точно предсказанное оппозицией, будет иметь крупные политические последствия… Это отступление составляет жестокий удар для революции в целом. Будет чрезвычайное потрясение авторитета сталинской фракции и новый прилив к левой оппозиции…" [9] 9. Архив ИНО ОГПУ, ф. 17 548, д. 0292, т. 1, л. 58.

Троцкий явно выдавал желаемое за действительное и вместе с тем продолжал настаивать на своей левацкой позиции в крестьянском вопросе. В действиях Сталина Троцкий усматривал не просто ошибки, но и "торможение" революции.

По истечении двух-трех месяцев вынужденного затворничества на Принкипо Наталья Ивановна с мужем увидели, как тяготится без дела сын, как он скучает по семье, оставшейся в Москве. Письма получали оттуда редко: как выяснилось, большинство их, как и раньше, оседало в ОГПУ. Старший сын был гордостью отца: полное совпадение убеждений, бойцовский характер, умение ориентироваться в хитросплетениях партийной и международной политики. После долгого семейного совета решили поддержать намерение Льва поехать в Москву и определиться по обстановке: остаться там или с семьей выехать к отцу. Предполагалось решить и вопрос о будущем Сергея, который увлекся наукой и едва ли согласится перейти, как старший брат, на положение политического кочевника.

Лев съездил в советское консульство, запросил разрешение на возвращение в Москву. Ему обещали быстро ответить, но шли недели, а представительство молчало. Тогда отец помог написать еще одно заявление:

"В коллегию ОГПУ, копия — в Президиум ЦИК СССР

Я обратился 13 июля с.г. в Генеральное консульство СССР в Константинополе с просьбой дать мне справку, нужна ли мне — советскому гражданину — виза для обратного возвращения в СССР. Консульство затребовало мой паспорт (я его сдал) и обещало дать ответ через несколько дней. С этого времени прошел месяц. Я обратился в консульство вторично (8 августа с.г.) также без результата.

Убедительно прошу ускорить прохождение этого вопроса, тем более, что ни формальных, ни по существу мотивов к отказу существовать не может. Ехал я вообще сюда лишь временно, в Москве у меня живет семья и пр.

Л.Л.Седов" [10] 10. ЦГАОР, ф. 3316, оп. 2, д. 83, л. 1. .

Конечно, консульство само ничего решить не могло. Шестерни бюрократической машины медленно завращались, "перемалывая" заявление, пока наконец Енукидзе не доложил лично Сталину о просьбе сына Троцкого. Тот только усмехнулся и сказал:

— А сам не просится обратно? — И, помолчав, бросил: — С ним все кончено. Как и с его семьей… Отказать.

Енукидзе понимающе улыбнулся, и в тот же день на прошении Л.Л.Седова начертал резолюцию: "Сообщить, что отказано. Енукидзе. 24.VIII.29 года" [11] 11. Там же. . Пути возвращения в Москву к своей семье сыну Троцкого были отрезаны. Но скоро работа, к которой подключит его отец, целиком захватит Льва Седова, и он станет до самой смерти правой рукой Троцкого, отвечая за издательскую деятельность, связи и контакты со множеством мелких групп троцкистов в Европе, ну и, наконец, за безопасность отца.

Еще когда вагон с Троцким катил к Одессе, изгнанник отправил в Москву несколько телеграмм с просьбой разрешить уехать с ним его секретарям Познанскому и Сермуксу. Находясь на пароходе, Троцкий в упор спросил Федора Павловича Фокина:

— Почему нет ответа из Москвы, отпустят ли со мной товарищей Сермукса и Познанского?

— Да, конечно, отпустят, они прибудут в Константинополь другим пароходом…

— Обманете, как и раньше…

Конечно, никто и не собирался отпускать помощников Троцкого: ведь они резко повышали его "производительность", вели всю переписку, несли на своих плечах большую организационную работу. Судьба секретарей Троцкого исключительно печальна. Пройдя ряд лагерей, они навсегда сгинули в зловещем ГУЛАГе, не оставив никаких следов. Еще раньше был доведен до самоубийства Глазман, умер в тюрьме управляющий канцелярией Троцкого Бутов. Все, кто были около Троцкого в разное время, испили самую горькую чашу до дна. Содержимое этой чаши готовилось по рецептам того, кто остался за кремлевскими стенами. Троцкий долго, с тоской и горечью вспоминал своих верных помощников, которым в значительной степени обязан таким обилием опубликованных статей, речей, докладов, книг. Они ловили его мысли на лету, записывали, редактировали, готовили к печати, подбирали литературу, переводили, уточняли. Наверное, литературный силуэт Троцкого был бы много расплывчатее и бледнее, не будь в свое время с ним этих преданных и грамотных людей.

Скоро Троцкий узнал и о реакции Москвы на свои первые турецкие публикации. Месяца через два он стал получать бандероли с комплектами "Правды", "Большевика", весьма определенно отозвавшихся на голос Троцкого из-за кордона. Например, "Правда" поместила заявление 38-ми его бывших сторонников, демонстративно порывавших с Троцким и осуждавших его выступления в буржуазной прессе [12] 12. Правда. 1929. 28 апреля. . "Тяжелая артиллерия" заняла свои позиции в главном теоретическом органе ВКП(б) — журнале "Большевик". Там с двумя разгромными статьями выступил Ем. Ярославский. Троцкий давно не любил этого большевика. Еще во время первой русской революции он отметил для себя беспринципность этого человека, готового служить тому, кто сильнее. Будучи затем редактором газеты "Деревенская правда", членом партийного центра по руководству восстанием в Москве, первым комиссаром Кремля, Ярославский проявил себя исполнительным, не лишенным творческого воображения человеком. Однако, когда он стал заниматься историей партии, быстро показал себя послушным и понятливым интерпретатором сталинских взглядов. Но Ярославский поддерживал не только взгляды, но и действия Сталина. Выступая на январском (1938 г.) Пленуме ЦК, он "успокаивал" коллег, что "мы в состоянии выдвинуть вместо разоблаченных врагов десятки и сотни тысяч достойных людей…" [13] 13. ЦПА, ф. 17, оп. 2, д. 639, л. 28. Ярославский считал сталинский террор естественным продолжением революционного процесса. В 1936 году в его руках окажется письмо Н.И.Седовой (распространенное партаппаратом среди московского руководства) о судьбе сына Сергея. Ярославский хорошо знал обоих сыновей Льва Давидовича, но, конечно, заступаться за младшего сына Троцкого не стал. Ему не доведется узнать, что такое смерть сына… Это случится уже после того, как бывшего председателя Союза воинствующих безбожников и старосты Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев Ем. Ярославского уже не будет в живых. 11 января 1947 года Сталину доложат: "два дня назад в 22.30 в гостинице "Центральная" выстрелом из браунинга покончил с собой сын Ем. Ярославского — В.Е.Ярославский…" [14] 14. ЦГАОР, ф. 9401, оп. 2, а 168, л. 31–32. Но я отвлекся…