Сергей Марков - Блудницы и диктаторы Габриеля Гарсия Маркеса. Неофициальная биография писателя

Письмо Лопеса Микельсена сыграло должную роль и послужило превентивной рекламой книге. Откликнулся рецензией и другой экс-президент — Бетанкур, хотя и более сдержанно, — «ну да, это хоть и бесспорно талантливая, но либеральная интерпретация истории, не во всём для нас приемлемая». И действующий президент Колумбии Виргилио Барко роман «читал всю ночь напролёт…». И Фидель Кастро вскоре, буквально через несколько дней, отозвался о книге положительно, хотя и высказал замечания. (Все герои Маркеса одиноки, но особенно Патриарх и Боливар — и много в их одиночестве от одиночества друга Фиделя, который однажды признался другу Габо, что больше всего на свете ему хотелось бы «просто поторчать на углу какой-нибудь улицы».)

Публика же от романа в восторг не пришла. И критика. Не разносили, конечно, больше хвалили. Но как бы по накатанному, лауреатов Нобелевской премии по литературе за литературные произведения критиковать не очень-то пристало. Мол, роман-жизнь, роман-эпопея, полный драматизма… Хотя и критиковали и в Испании, и, разумеется, в Соединённых Штатах, в родной Колумбии роман назвали «антиколумбийским». Стали слышаться и реплики в том смысле, что «Гарсия Маркес скорее возводил мавзолей не Симону Боливару, а себе любимому», именовали его «высокомерным бароном Макондо», оторвавшимся от корней, общающимся исключительно с власть имущими…

Так или иначе, но «Генерал» из «лабиринта» не выбрался — ни в прямом, ни в переносном смысле. И роман очередной победой не стал. Да и не только в Боливаре дело. Рейган, Тэтчер при поддержке папы римского и пособничестве фактически капитулировавшего перед ними Горбачёва, как утверждает англо-американский профессор Мартин, вели наступление на коммунизм, в результате чего международная ситуация быстро менялась… Вместе с Берлинской стеной рушился миропорядок, человечество вступало в новую эру. «Больше всех пострадает Куба Фиделя, — пишет Мартин. — 1989 г. будет годом апокалипсиса. И пока тучи сгущались, Гарсия Маркес — невероятно! — почти всё время сидел в Гаване и писал роман о последних днях жизни ещё одного латиноамериканского героя — единственного, кто мог соперничать с Кастро и который, по мнению большинства историков, на закате своей политической карьеры превратился в диктатора».

9 июня на Кубе был арестован и предан суду генерал Арнальдо Очоа, «один из величайших кубинских героев африканской кампании», друг Маркеса. Также были преданы суду и два других его друга: полковник Тони ла Гуардиа, кубинский Джеймс Бонд, как его называли, совершавший по приказам Фиделя и Рауля невероятные подвиги (теракты, акты возмездия) по всему миру, и его брат-близнец Патрисио. Маркес в те дни вёл занятия в своей школе кинематографии близ Гаваны. Подсудимых признали виновными в торговле наркотиками, что равносильно измене революции, и приговорили к смертной казни. Семья Тони ла Гуардиа умоляла Маркеса вмешаться. Он обещал попросить Фиделя о помиловании. Но приговоры были приведены в исполнение, Кастро заявил, что не мог повлиять на решение суда. (Враги утверждали, что Очоа устранён, чтобы скрыть, что Фидель и Рауль сами были замешаны в крупном наркобизнесе в Карибском регионе.) Игнорируя советы даже самых близких друзей, Боливар казнил своего соратника генерала Мануэля Пиара за непокорность. «Более жестоко он не поступал никогда, — читаем у Маркеса, — но только эта жестокость позволила ему укрепить свои позиции: он снова сосредоточил управление страной в своих руках и уверенно пошёл по дороге славы».

Со своим романом о Боливаре, а больше со своей политической позицией, однозначной поддержкой Фиделя, социализма, коммунизма наш герой оказался на рубеже последнего десятилетия века между двух или даже трёх огней — как бравый солдат Швейк на передовой в бессмертном произведении Ярослава Гашека. Маркеса атаковали. Репутация его меняла конфигурацию (некстати прокатилась и волна сплетен о его любовных связях с молоденькими актрисами, «не школа кинематографии, а гарем Габо», клеветали завистники), атмосфера вокруг сгущалась. Стали поговаривать, что исписался, что, дескать, как и многие — величина дутая, кончается великое противостояние супердержав, СССР и США, двух систем и мировоззрений, кончаются и эти художники, плоть от плоти противостояния, пройдёт немного времени — их и не вспомнят.

И действительно, несметное было множество таких, коих можно уподобить накипи на аккумуляторе, образующейся между выводными борнами со знаками плюс и минус (на вопрос, где плюс, а где всё-таки минус, история, конечно, окончательного ответа ещё не дала, потому и «искрит» то и дело). И всевозможные премии получали (в том числе нобелевские), и земные блага имели, и на короткой ноге были с властями предержащими…

И друзей, естественно, не становилось больше. Верный Мутис, как всегда, был рядом (будучи и за тысячи километров), он повторял, что Габо не должен забывать «Старика» их любимого Хема, потому что «эти все, как акулы, почувствовали, верней, им кажется, что почувствовали запах крови», и Полковника своего не должен забывать, главное — он сделал, что должно было, а теперь ему надо «плотно потусоваться» (в приблизительном переводе на современный русский язык).

Маркес улетел в Париж и попал «с корабля на бал» — на празднование 200-летней годовщины взятия Бастилии. На торжественном ужине личный гость Франсуа Миттерана Гарсия Маркес сидел за столом рядом с Маргарет Тэтчер («глаза Калигулы, губы Мэрилин Монро», по выражению Миттерана), напротив обворожительно-гламурной, говорящей на всех языках Беназир Бхутто (наследственной индийской княжны, дочери главы правительства Пакистана, в будущем тоже премьер-министра, первой в новейшей истории женщины — главы правительства мусульманской страны, своей трагической судьбой будто обречённая проиллюстрировать повесть Маркеса «История одной смерти, о которой знали заранее»). Придерживая белый платок-шаль на голове, выразительно глядя на нашего героя, Беназир отметила в своём тосте, что Великая французская революция «научила мир говорить и на языке коммунизма». Повисла пауза. И все присутствующие почему-то обратили взоры на Маркеса — он в ответ улыбнулся улыбкой Джоконды, как заметил потом Миттеран (и поинтересовался, что, собственно, его друг Габо этой загадочной улыбкой хотел сказать).

На следующий день, в Мадриде, на вопрос журналистов о возобновлении смертной казни на Кубе Маркес ответил, что казнили не за наркотики — за измену, а измена карается смертью во всём мире, но Кастро «не только против казни, но и против смерти вообще».

«…Генерал не оценил виртуозность ответа, но вздрогнул от озарения, открывшегося ему: весь его безумный путь через лишения и мечты пришёл в настоящий момент к своему концу. Дальше — тьма.