Сергей Марков - Блудницы и диктаторы Габриеля Гарсия Маркеса. Неофициальная биография писателя

Выпили ещё водки. Альваро порылся в портфеле, извлёк пару книг, положил на стол. Уходя, порекомендовал «прочесть этого алкаша и поучиться, как надо писать», отложив на время тексты про шифоньеры.

Мутис оставил книги мексиканского писателя Хуана Рульфо «Долина в огне» и «Педро Парамо». Маркес принялся скептически — он не был высокого мнения о мексиканской прозе (он вообще имел довольно смутное представление о прозе Латинской Америки, хорошо знал разве что Борхеса, наименее латиноамериканского из латиноамериканцев) — листать книги, больше думая о своём: что делать дальше? Но втянулся и к полуночи так увлёкся, что забыл и о туманном, как всегда, будущем, и о мебельщике. Ему нравилось, как пишет Хуан Рульфо. Он читал эти то ли сказки, то ли поэмы в прозе и наслаждался слогом, ритмом, поэтикой, образами, метафорами каждого абзаца, неправильностями, как казалось, неожиданными изломами. Читал и перечитывал. По сути, это была его первая встреча с «магическим реализмом», художественным методом, подразумевающим, что повествование ведётся с точки зрения мировосприятия самих персонажей, причём автор не даёт понять, что это мировосприятие соткано из суеверий.

Под гипнотическим воздействием книг Хуана Рульфо Маркес, прежде об этом не помышлявший (разве ещё когда в Лондоне пытался читать по-английски «Алису в стране чудес»), возомнил себя детским писателем, уверовав, что именно детская литература сделает его знаменитым. И с этой идеей не расставался два месяца, пока не написал серию рассказов для детей, как сам думал. Мерседес, прочитав их, пришла в замешательство, но мужа это не смутило. Он сочинил ещё несколько рассказов, оставшись довольным и сочтя, что переписывать их, как он многажды переписывал «Полковника», не стоит, собрал все «детские» рассказы и объединил в сборник, который озаглавил: «Море исчезающих времён». Рукопись послал Плинио, заверив, что «дело верное», и чтобы друг «как можно скорее и получше пристроил книгу».

Через две недели пришло письмо, в котором верный Плинио выражался в том смысле, что «хоть ты мне и друг, но истина дороже» — рассказы ему не понравились. Во-первых, Мендоса в принципе не очень любил фантастику, а во-вторых, издавна излюбленная Габо кафкианская манера письма не совсем, на его взгляд, подходила маленьким читателям. Маркес было вспылил, хотел написать отповедь, но Мерседес осторожно присоединилась к мнению Плинио — и Габриель без боя, что редко с ним случалось, сдался.

Много лет спустя Варгас Льоса назовёт «Море исчезающих времён» зародышем и предвестником романа «Сто лет одиночества». Так или иначе, но если и можно назвать «Море исчезающих времён» (парафраз названия романов Марселя Пруста «В поисках утраченного времени») детским произведением, то весьма специфическим.

«— А ты, крикнул ей сеньор Эрберт, — у тебя что за проблема?

Женщина перестала обмахиваться.

— Я не участвую в этом празднике, мистер, — крикнула она через всю комнату. — У меня нет никаких проблем, я проститутка и получаю своё от всяких калек…

У неё была проблема в пятьсот песо.

— А ты за сколько идёшь? — спросил её сеньор Эрберт.

— За пять.

— Скажи пожалуйста, — сказал сеньор Эрберт. — Сто мужчин.

— Это ничего, — сказала она. — Если я достану эти деньги, это будут последние сто мужчин в моей жизни».

Кроме того, в «Море» Маркес впервые безусловно и однозначно определяет главного виновника бед Латинской Америки — американский империализм. «„Море исчезающих времён“ Маркес писал с антиимпериалистических позиций, которые он занял под влиянием событий на Кубе, — считает профессор Мартин. — Но теперь он утратил связи с Кубой, ибо Куба, судя по всему, отвергла его. Посему в Мексике, потерянный и слепой — без политической души, как сказал бы Мао Цзэдун, — теперь, утратив Кубу, он начал задумываться, уже не впервые, о том, чтобы навсегда отказаться от литературного творчества и заняться написанием киносценариев».

Во всяком случае детских книг, вняв просьбам Плинио, Альваро и Мерседес, Маркес больше не писал. И с должности главного редактора женских журналов всё-таки не ушёл. Не рискнул вновь, уже не молодым, не начинающим, не холостым, не бездетным, остаться не у дел. Он жаловался, как вспоминал Мутис, что не хватает духу и силы воли, что он уж точно не Хемингуэй, имевший мужество бросить журналистику, не имея ни гроша за душой и уже имея жену и сына. Что ему скоро тридцать пять, Байрон в его возрасте главное написал, и Шелли, и Артюр Рембо, тот же Хемингуэй уже четыре года, как создал «Прощай, оружие!», Фолкнер — «Шум и ярость», «Сарториса»! Микеланджело изваял «Оплакивание Христа», «Давида», расписывал Сикстинскую капеллу, Рафаэль создал в этом возрасте «Сикстинскую мадонну»! И кинорежиссёры — Феллини, Висконти, Антониони, де Сика, Росселлини уже сняли достаточно, чтобы остаться в истории!

Новый, 1962-й, год встретили тихо, по-домашнему. Всю первую половину января дул ветер, было холодно и промозгло. Маркес редакторствовал, выкраивая время на эксперименты в сценарном деле: брал всё из того же своего нескончаемого «Дома» наиболее кинематографичные сюжеты и пытался переделать их в сценарии короткометражек…

Семнадцатого (опять семёрка!) января позвонили хохмачи из Барранкильи, трубку взял Херман, поинтересовался здоровьем, семьёй и между прочим сообщил, что Академия языкознания Колумбии, уполномоченная корпорацией «Эссо» подвести итоги литературного конкурса, первую премию присудила роману без названия «некоего Гарсия Маркеса». Маркес попросил не пороть ерунды. Херман спросил, как всё-таки будет называться роман, если не «Четырнадцать дней недели». Всё ещё не веря, Маркес сообщил, что ему звонили из этой Академии, и он сказал, что роман называется «Este pueblo de mierda» («Это говённое село»). Расхохотавшись, Херман обратил внимание Габо на то, что «пуэбло» — это и село, и народ, и что в Академии шокированы таким названием.

«— Пусть будет „Недобрый час“, — отозвался Маркес. — Кому нахер какая разница?

— Твой „Недобрый час“ победил, карахо! Первая премия — три тыщи баксов!»

Мутис познакомил Маркеса с бизнесменом, продюсером Луисом Висенса, колумбийцем, живущим в Мексике и обладающим реальным весом в мире кино: Висенса владел агентством по найму актёров, учредил и издавал журнал «Новое кино», сам снимал фильмы и даже получал престижные премии. Всё лето Габриель приходил, как на работу, в офис Луиса Висенса, который пытался ему помочь — что-нибудь из написанного земляком-колумбийцем пристроить в кино. Луис говорил, что считает Маркеса настоящим писателем, но «пруд пруди своих сценаристов и режиссёров, тысячи мечтают покорить мексиканский кинематографический Олимп». Но у него, Висенса, есть друг, Карлос Фуэнтес, потомственный дипломат, много лет проживший в Европе, в других странах и вообще космополит, автор романа «Край безоблачной ясности», сейчас пишет фантастическую повесть «Аура» и большой роман. И уже имеет опыт и имя в кино. С ним в дуэте Габо, возможно, будет легче пробиться. Дал адрес.