Анатолий Наумов - Посмертно подсудимый

Следует отметить, что южная ссылка, проходившая на фоне тесного общения с членами тайного общества, революционных событий в Европе (Италия, Греция, Португалия), была пиком революционных настроений поэта, что весьма ощутимо отразилось в его творчестве того периода. Особенно это заметно в содержании стихотворения «Кинжал», в котором прославлялась идея расправы с тиранами и деспотами путем убийства (т. е. как раз то, что часто обсуждалось в Северном и Южном тайных обществах):

Не случайно именно текст этого стихотворения вошел в дело следственной комиссии, созданной по приказу Николая I сразу же после восстания 14 декабря 1825 г. Как отмечал С. Франк, «кишиневская эпоха», есть, может быть, единственный период жизни Пушкина, когда он склонялся к политическому радикализму. Однако, по его мнению, «политические идеалы Пушкина и в эту эпоху не идут далее требования конституционной монархии, обеспечивающей свободу, правовой порядок и просвещение». [285]

После южной ссылки у Пушкина наблюдается определенный отход от революционных настроений. Известия об усилении политической реакции в России, выразившиеся, например, в репрессиях, связанных с волнениями в Семеновском полку, в жестоком усмирении крестьянских восстаний, аресте В. Ф. Раевского, в удушении революции в Неаполе, Пьемонте, Испании, привели к разочарованию поэта в революционных средствах переустройства общества. Это не могло не отразиться и на его творчестве, например в стихотворениях 1821–1823 гг. «Свободы сеятель пустынный», «В. Ф. Раевскому» («Ты прав, мой друг…»), «Мое беспечное незнанье» и др.

Так, в послании к В. Ф. Раевскому 1822 г. поэт писал:

А в стихотворении «Свободы сеятель пустынный» (1823) те же настроения поэта прозвучали еще сильнее и более сатирически:

Государственно-правовой анализ неограниченного абсолютизма был выполнен Пушкиным в кишиневский период его жизни на материалах русской истории. В статье «О русской истории XVIII века» он дал очень точную характеристику государственно-правового механизма России эпохи Екатерины II. Поэт отмечает незаконность восшествия императрицы на престол («Взведение на престол заговором нескольких мятежников») и пытается снять «хрестоматийный» глянец с этой правительницы, выглядевшей в глазах просвещенной Европы также весьма просвещенной. В этом смысле она ввела в заблуждение даже Вольтера и других просветителей. Пушкин же предъявляет к ней как к императрице целый реестр промахов на государственной ниве. Это и доведение народа до крайней нищеты, и расхищение государственной казны ее любовниками, и «важные ошибки ее в политической экономии», и «ничтожность в законодательстве». Один из главных упреков ей в том, что «развратная государыня развратила и свое государство». Но Пушкина меньше всего занимали многочисленные романы императрицы. Под развращением государства он понимал отсутствие малой толики нравственности и честности как у приближенных к императрице, так и чиновников среднего и низшего звена. Главной чертой характера императрицы поэт считает лицемерие, называет ее «Тартюфом в юбке» и приходит к выводу, что ее память достойна «проклятия России».

Анализируя государственно-правовые и общественно-политические взгляды Пушкина, нельзя не сказать и о его отношении к теории общественного договора французского философа-просветителя и писателя Ж. Ж. Руссо (1712–1778). Достаточно серьезное отражение эта тема нашла место в «Евгении Онегине»:

В этой строфе Пушкин называет имя Руссо как одного из авторов учения о «естественном праве» и договорном происхождении государства. Основным произведением, в котором воплощены его на этот счет представления, является трактат «Об общественном договоре, или Принципы политического права» (1762). Отправляясь от теоретических разработок своих предшественников (Аристотель, Гроций, Локк и др.), он исходит в нем из представления о том, что до появления частной собственности человек находился в естественном состоянии. Это был строй всеобщей свободы и равенства. Возникновение частной собственности привело к социальному неравенству, нарушившему первоначальное естественное состояние и вызвавшее борьбу между бедными и богатыми. По мнению Руссо, выходом из создавшегося положения было заключение соглашения между людьми о создании государства и закона, которым должны подчиняться все. Однако при этом неравенство частной собственности, считал Руссо, привело к неравенству политическому и бедные, потеряв естественную свободу, так и не обрели, в отличие от богатых, свободу политическую. Чтобы исправить эту историческую «ошибку», необходимо заключение нового, подлинно общественного, договора между народами и правителями, в котором по-новому должны быть распределены права и обязанности человека как индивида и государства (правителя). При этом Руссо ведет речь о полном отчуждении естественных прав и свобод индивида в пользу создаваемого по общественному договору государства (в пользу правителя), но возмещаемых ему (как создаваемому договору целому) в виде договорно установленных (позитивных) прав и свобод. Однако правитель (суверен) не связан собственными законами. Он стоит выше и суда и закона, имея даже безусловное право на жизнь и смерть подданных. Подлинную же гарантию прав и свобод личности Руссо видел в том, что отдельный гражданин сам является участником формулирования общей воли, выражаемой в законе, то есть в такой взаимосвязи государства и отдельных граждан, при которой долг и выгода в равной мере обязывают обе стороны взаимно помогать друг другу, поскольку вред целому (государству, правителю) – это вред его отдельным членам и наоборот.

Конечно же эти представления носили явно идеалистический (и даже, можно сказать, идиллический характер), что явно осознавалось Пушкиным. Известно, первая глава «Онегина» была написана в 1823 г. К этому времени, как отмечалось, политические взгляды поэта потерпели существенные изменения. Он уже разочаровался в революционных планах декабристов, что видно хотя бы из стихотворения «Свободы деятель пустынный…»).

В соответствии с этим нам представляется, что в характеристику Руссо как «защитника вольности и прав» Пушкин вкладывал вполне ироническое содержание. Оно согласуется и с поводом, в связи с которым поэт дает эту характеристику (отношение Руссо к отделке ногтей) и даже с приводимым Пушкиным вольтеровским определением Руссо, как «красноречивого сумасброда». То есть, по мнению поэта, Руссо «совсем неправ» как в отношении ухода за ногтями, так и в отношении «вольностей и прав» народов в связи с их неподготовленностью к пользованию ими.