Максим Ларсонс - На советской службе (Записки спеца)

Я спросил тогда моего спутника, куда же мы собственно едем. На это он мне ответил:

— В том то и дело, что этого я не знаю. В четыре часа меня послали на поиски комнаты для вас и вашей жены, но должен вам сказать откровенно, я ничего не нашел. Куда мы собственно должны теперь ехать, я и сам не знаю, но, во всяком случай, в город.

Мы заехали на всякий случай в гостинницу Савой, но не получили там комнаты. Я предъявил все мои мандаты, но это не помогло; швейцар сказал, что у него комнаты нет. Я опять сел в автомобиль, стал ездить в разные гостинницы и наконец нашел комнату в одной, носившей громкое название «Париж». Я предъявил там мои мандаты и не без успеха. Швейцар объявил, что у него есть свободная комната, но что она очень дорога, стоить тринадцать рублей в день. Я ответил, что пока оставляю ее за собой. Гостинница была открыта только три недели тому назад, все было ново и имело чистый вид. Комната была громадным помещением с тремя окнами на улицу, но с ничтожным минимумом мебели. В полу была большая дыра и это сразу возбудило во мне некоторую тревогу. Ночью я вдруг встрепенулся, жена моя кричала: «Крысы, крысы». Я успокоил ее, крысы, конечно, приходили через дыру в полу, и я просто закрыл эту дыру моим большим дорожным сундуком.

В общем прием, сделанный мне Москвой, не был особенно приветлив. На следующий день я отправился в народный комиссариат финансов. Там я узнал, что народный комиссар Г. Я. Сокольников заболел, что он находится в санатории под Москвой и что я вряд ли смогу его увидеть ранее, чем через неделю. В виду этого я отправился к заместителю народного комиссара т. Владимирову, представился ему и просил его, ввести меня в мои новые обязанности. Он ответил мне резко:

— Сокольников вас сюда пригласил, пускай Сокольников вас и вводит в работу. Я тут ничего не желаю делать.

Конечно, мне не оставалось ничего другого, как терпеливо ожидать свидания с Сокольниковым.

Между тем я натолкнулся на улице случайно на нескольких моих старых добрых знакомых, которые засыпали меня вопросами, каким образом я, проживающий уже годами за границей, вдруг оказался в Москве. Я сначала пытался замять этот разговор, но затем объяснил, что я принял очень высокий пост в народном комиссариате финансов. В конце концов я им сообщил и какой именно пост. Услышав это, один из них, выдающийся юрист, сказал мне:

— Слушайте, да что вы в самом деле с ума сошли? Что вы, рехнулись? Да неужели же вы не понимаете, что приняли опаснейшую должность. Разве вы не знаете, что в Гохране всего только несколько месяцев тому назад расстреляно 16 человек служащих и таким учреждением вы собираетесь руководить? Или что же, уж сознайтесь, пожалуй вы вступили в коммунистическую партию.

Другой из них, инженер, сам занимавший высокую должность в качестве хозяйственника на советской службе в Москве, описывал мне свою деятельность в самых черных красках. Он разъяснил мне, что должность специалиста на советской службе является тяжкой жертвой. Только тогда имеется возможность успешно работать на советской службе, когда служащий является членом коммунистической партии и вследствие этого имеет за собой поддержку партии в случае деловых ошибок или неудачи. Иначе, плодотворная и продолжительная работа фактически невозможна. Он привел много примеров, описывал свою собственную судьбу, рассказал, что восемь месяцев сидел в тюрьме, но что далеко не уверен в том, что завтра же или после завтра из за такого же вздорного обвинения не попадет опять в тюрьму.

Всему этому я не верил, не хотел верить. Я решил, что все эти лица в политическом отношении настроены консервативно-буржуазно, и что их мнение не может быть для меня решающим. Но я встретил в течение ближайших дней целый ряд людей, определенно левых взглядов, врачей, банковых служащих, юристов, советских служащих и частных лиц, и всегда, за весьма редкими исключениями, находил ту же картину совершенной подавленности, усталой и фаталистической покорности судьбе. Я, конечно, знал о советской системе сыска и воздерживался от всякого сближения с частными лицами. Но я не мог избежать того, чтобы от времени до времени не встречаться и с частными людьми. Хотя эти люди и не знали, кто я такой, но уж одно сообщение, что я приехал из Германии для того, чтобы принять в Москве должность у советского правительства, было вполне достаточно, чтобы эти люди самым бесцеремонным образом выражали свое крайнее удивление. Я энергично боролся с наступавшими на меня со всех сторон обескураживающими впечатлениями. Я ни за что не хотел признаться самому себе в том, что я впал в ошибку и что мысль о крупной самостоятельной созидательной работе, с которой я уезжал из Берлина, представляла из себя иллюзию, которой суждено было погибнуть перед московской действительностью. Однако, меня все более одолевали сомнения, и я все глубже проникался убеждением, что только принадлежность к коммунистической партии могла бы обеспечить возможность продуктивной работы в условиях советского строя.

После десятидневная ожидания, я наконец, свиделся и познакомился 7 апреля 1923 года, в санатории «Чайка» под Москвой, с народным комиссаром финансов Г. Я. Сокольниковым, с которым и имел разговор, длившийся более двух часов. Он произвел на меня впечатление умного, культурного и энергичного человека. Я совершенно откровенно сказал ему о моих сомнениях и спросил, считает ли он при существующих условиях мою деятельность возможною. Он нашел мои сомнения совершенно необоснованными и подчеркнул, что мои осведомители очевидно навязали мне ложное впечатление и что в моей будущей работе найду несомненно большое удовлетворение. Он во всяком случае сделает все, чтобы облегчить мне мою работу.

Через несколько дней я явился к Сокольникову уже в Москве и объявил ему, что после зрелого размышления решил вступить в должность, но что все-же прошу его назначить меня не начальником валютного управления, а временно, пока я не освоюсь с условиями работы, лишь заместителем начальника валютного управления. Возможно, что я ошибаюсь — говорил я ему — но я того мнения, что для такого высокого и видного поста, как должность начальника валютного управления, неизбежно иметь поддержку и опору коммунистической партии. Я же в качестве лица, не принадлежащего к этой партии, конечно, не могу рассчитывать на такую поддержку. Поэтому я готов поступиться моим честолюбием и начать работу в качестве заместителя начальника. Сокольников не разделял моих аргументов, но в результате уступил моей просьбе. Приказом от 28 апреля 1923 года я был назначен заместителем начальника валютного управления.

Я встретился с инж. Петром Иоакимовичем Пальчинским в мае 1923 года. Это было на междуведомственном совещании по вопросу о продаже платины за границей. К моему изумлению, я среди присутствующих увидел П. И., участвовавшего на заседании в качестве представителя Госплана. Я его с трудом узнал. Он очень постарел, осунулся, поседел. В первый момент я хотел броситься к нему, сердечно с ним поздороваться, но, вспомнил, где мы находимся, только молча пожал ему руку. По окончании заседания мы встретились у выхода, вместе вышли и отправились в чайную. Сели в угол и — по-видимому незамеченные — разговорились.