Федор Бурлацкий - Мао Цзэдун и его наследники

Для осуществления своего замысла Цзян Цин, естественно, воспользовалась примером Председателя, пошла путем, проторенным Мао Цзэдуном. Она была свидетелем той всемирной рекламы, которую Мао организовал себе через посредство Эдгара Сноу в конце 30-х годов. «Красная звезда над Китаем», как помнит читатель, принесла широкую известность Мао Цзэдуну и содействовала укреплению его власти в Особом районе Китая.

Этот накатанный прием — развернутое автобиографическое интервью — должен был, по-видимому, по замыслу Цзян Цин, произвести сенсацию в зарубежной печати и в качестве бумеранга, вернувшись в Пекин, вознести ее на вожделенную высоту.

Для осуществления своего замысла она выбрала объект довольно случайный. То была рядовой специалист по китайской лингвистике Роксана Уитке, приехавшая в Пекин для сбора материала по китайской словесности, которая, конечно же, не мечтала о серьезном вторжении в сферу политики. Неожиданно для себя безмерно удивленная Роксана Уитке была приглашена к всесильной супруге председателя КПК, которая на протяжении многих дней и ночей (более 60 часов общего времени) диктовала ей свою автобиографию. Не полагаясь целиком на стенографические способности своего вынужденного интервьюера, Цзян Цин одновременно включала магнитофоны, с которыми сверялась запись американки. Расшифрованные тексты были потом выправлены (быть может, самой Цзян Ции или ее помощниками и секретарями, которые, кстати, участвовали в беседе) и переданы Роксане Уитке, став, таким образом, автобиографическим документом.

В 1977 году Р. Уитке издала этот документ в Бостоне и Торонто, озаглавив его «Товарищ Цзян Цин», под своей фамилией 1 . Собственно, ставить свою фамилию Р. Уитке имела мало оснований, ее личный вклад составляет едва ли одну сороковую — пятидесятую долю книги. Это очень краткие описания обстановки, в которой проходили беседы, а также невыразительные, бледные комментарии.

Чтобы читатель мог составить личное мнение о вкладе Р. Уитке в книгу и об уровне ее проникновения в столь не простую политическую жизнь Китая, приведем несколько ее реприз.

«В товарище Цзян Цин, — пишет Р. Уитке, — как ее называли все в Китае, было какое-то особое очарование, которое я почувствовала, находясь рядом с ней. Затем я почувствовала, что расстояние рассеивает это очарование, а в том, что она пишет, этого очарования вообще нет (!). Несмотря на свой возраст, она обладала особой привлекательностью (некоторые могли бы сказать сексуальностью). Ее внушительный монолог сопровождался театральными сменами настроений, от ярости к нежности или к бурному веселью. Она подобна изменчивому облику той революции, которую она возглавляла».

Сексуальность 64-летней Цзян Цин, о которой говорит Уитке, конечно же, явление спорное. Не менее спорно утверждение, что именно она возглавляла «культурную революцию», а не была одной из театрализованных кукол в руках куда более солидного режиссера — Мао Цзэдуна.

Поистине Цзян Цин нашла себе достойного биографа. Как не вспомнить о Мао, который остановил свой выбор на Эдгаре Сноу с его незаурядным литературным талантом и политической проницательностью…

Или вот еще один шедевр — касательно мотивов, которыми руководствовалась Цзян Цин, пригласив Роксану Уитке для развернутого биографического интервью. Оказывается, мотивы, по мнению последней, состояли в желании добиться «признания историей» и в попытке записать свое прошлое таким, каким его знает она одна. «Конечно, — продолжает автор, — Цзян Цин рисковала, предавая все широкой гласности, она бросила вызов концепциям коммунистической эпохи (!)… Вряд ли она стала бы открыто оспаривать аксиому, что массы творят историю и что поэтому следовало бы писать о них. И все же она не могла забыть, что, живя в тени Мао в Яньане, она упустила возможность сделать свое место (!) и свои дела (!) известными».

Выходит, что дело лишь в истории, ради которой Цзян Цин работала в поте лица, надиктовывая Уитке свою биографию — со дня рождения до политического вознесения. А быть может, Цзян Цин преследовала не столь возвышенную цель обрести посмертную известность, но вполне земные надежды — занять опустевшее со времени гибели Линь Бяо кресло преемника Мао Цзэдуна?..

Особенно забавны параллели, которые проводит Р. Уитке между Цзян Цин и Мао Цзэдуном как политическими деятелями. «Цзян Цин и Мао (она смещена, он умер), — пишет Р. Уитке, — неизбежно будут сравниваться как личности и как руководители. Преданность делу (!) была свойственна как ей, так и ему, но контраст был поразителен». В чем же этот контраст? А вот в чем: «Ей не хватало идеологической виртуозности, широты охвата исторического прошлого, сочности, остроты, а также отрешенности, иногда до абсурда (!), поэтической возвышенности, которые изредка смягчали лакированный образ Мао».

Вот так откровение! Все различие между Цзян и Мао как политических деятелей состояло, видите, в ораторском искусстве, а также в способности доводить свое кредо до такого абсурда, который лакирует даже самый неблаговидный образ. Будь у Цзян немного более сочности языка и идеологической виртуозности, она, наверняка, стала бы преемницей председателя КНР.

Несколько слов об обстановке, в которой происходили беседы. Вот как описывает Роксана Уитке свою первую встречу с Цзян Цин: «Открылась дверь, и, широко шагая, Цзян Цин вошла в комнату, стиснула мне руку и испытующе посмотрела мне в глаза: наши руки опустились, но глаза оставались прикованными друг к другу, казалось, целую вечность (две минуты, быть может), прежде чем были произнесены первые слова. Цзян Цин была в очках с коричневым пластиковым верхом, которые я уже видела на ее портретах начала 60-х годов. Ее свежее, оливкового цвета лицо блестело, ее нос и щеки хорошо очерчены. В общем, они напоминают нос и щеки Мао (!). Телесного цвета бородавки на кончике носа и в нижнем правом углу рта скорее украшали, чем портили ее лицо… Как почти все в Китае, она носила пластиковые туфли белого цвета. Под стать им была белая пластиковая сумочка, вполне соответствующая стилю культуры нашего собственного пролетариата… Комната была обставлена в непритязательном стиле, свойственном интерьеру революционного Китая. Небольшие кресла, столики для закусок, легкие деревянные стулья для помощников и переводчиков. Ароматный чай был подан в кружках цвета морской волны».

Итак, бородавки на лице — счастливая мета судьбы по китайским поверьям, как и у Мао. Кружки тоже. Мао Цзэдун во время бесед с Эдгаром Сноу тоже попивал из кружек, правда не чай, а свой любимый напиток — джин.

Цзян Цин была настолько поглощена воспоминаниями о прошлом, что было нелегко оторвать ее от них. Каждый вечер, часов в 10–11, к ней потихоньку приближался худощавый джентльмен, чтобы доложить, что обед подан. Это повторялось несколько раз, пока она, наконец, прекращала свой рассказ. Затем она предлагала: «Вымойте руки, если хотите, и встретимся опять в столовой».