Николай Молчанов - Генерал де Голль

20 марта 1940 года разразился правительственный кризис, кабинет Даладье ушел в отставку. После прорыва «линии Маннергейма» Красной Армией и заключения перемирия обнаружилась бессмыслица планов антисоветской войны, которую Даладье превратил в главную задачу своего правительства. Формирование нового кабинета поручили Полю Рейно, зарекомендовавшему себя в качестве сторонника ведения серьезной войны против Германии или, как говорили тогда, «французского Черчилля». Не последнюю роль в приобретении такой репутации играло то, что Рейно ловко использовал с 1935 года идеи де Голля, которые он громко провозглашал.

Рейно немедленно вызвал в Париж де Голля и поручил ему написать правительственную декларацию. Полковник быстро составил яркий и краткий текст, целиком одобренный новым премьером. Де Голль впервые становится непосредственным свидетелем процедуры формирования кабинета и видит этот клубок интриг, сделок, взаимный обман и жонглирование парламентской арифметикой. Он видит игру интересов, тщеславия, корыстных расчетов. Казалось, все забыли, что идет война, что над Францией нависла смертельная опасность. На де Голля все это производит впечатление чудовищного фарса.

Распределяя должности министров, Рейно учитывал не способности того или иного человека, а то, сколько это даст голосов депутатов. Так, он поручил важный пост военного министра Эдуарду Даладье, бывшему премьеру, с которым у него были самые плохие отношения. Все знали, что нормально работать вместе они не смогут. Но Рейно нужны были голоса радикалов. Новый премьер назначил министрами 11 представителей этой партии, а при голосовании из 116 депутатов-радикалов он получил от них только 33 голоса. Чтобы заручиться поддержкой крайне правых, открыто требовавших скорейшего мира с Гитлером, он назначил на ответственный пост генерального директора Индокитайского банка Поля Бодуэна, друга Лаваля и отнюдь не противника фашизма. Иначе говоря, чтобы вести войну с Гитлером, Рейио сделал министром прогитлеровца. Впрочем, в кулуарах палаты говорили, что на этом назначении настояла графиня ля Порт, любовница Рейно.

Де Голль сидел в ложе для публики в зале Бурбонского дворца во время обсуждения правительственной декларации. Это заседание показалось ему ужасным. Он так описывает прения: «В ходе их выступили представители группировок и отдельных лиц, считавших себя обойденными в результате очередной министерской комбинации. Опасность, переживаемая родиной, необходимость усилий со стороны нации, содействие свободного мира — все это упоминалось только для того, чтобы облечь в парадные одежды свои претензии и свое озлобление».

Но вот наступает момент утверждения полномочий нового премьер-министра. И даже собственная партия Рейно — демократический альянс — голосует против! Это был какой-то хаос, где перепуталось все. В итоге Рейно собрал 268 голосов при 156 против и 111 воздержавшихся. Большинство в один голос! Если бы это было так! Де Голль слышал, как в кулуарах открыто говорили о подтасовке подсчета голосов.

Де Голль и раньше крайне отрицательно относился к парламентской системе. Но картина, представшая перед ним в эти тяжелые для Франции дни, настолько потрясла его, что он на всю жизнь сохранит отвращение к парламенту и будет проявлять его даже в ситуациях, которые вовсе не оправдывали такое чувство.

Кроме всего прочего, выяснилось, что он, собственно, совершенно напрасно приезжал в Париж. Поль Рейно предлагал назначить его секретарем вновь избранного военного комитета, Призванного координировать все усилия страны для войны. Де Голль считал, что комитет будет играть очень важную роль и от него многое могло зависеть. Однако Даладье, занявший пост военного министра в правительстве Рейно, заявил: «Если сюда придет де Голль, я оставляю этот кабинет, спускаюсь вниз и передаю по телефону Рейно, чтобы он посадил его на мое место».

Де Голль уже собирался возвращаться на фронт, как его вызвали в Венсеннский замок, где находилась резиденция главнокомандующего генерала Гамелена. Здесь царило спокойствие. Гамелен был очень способным военным чиновником, всегда любезным, но крайне бездеятельным. Слабо связанный с действующей армией, он предавался размышлениям, считая, что события должны разворачиваться только так, как было заранее намечено. Во всяком случае, в отличие от Петэна и Вейгана, он не был связан с фашистскими заговорщиками, уже превратившимися в «пятую колонну» Гитлера. Гамелен, давний противник идей и планов де Голля, любезно сообщил ему о решении назначить его командиром 4-й танковой дивизии. Это было лестное назначение для полковника. Правда, дивизия еще не существовала; ее предполагалось сформировать лишь к 15 мая. Де Голль поблагодарил, но высказал свои опасения по поводу бездействия французской армии и близости германского наступления. «Я понимаю ваше удовлетворение, — сказал Гамелен. — Что же касается вашего беспокойства, то для него, по-моему, нет никаких оснований».

Беседа с командующим не избавила де Голля от сознания обреченности французской армии. Через пять недель его худшие опасения оправдались самым ужасным образом.

В начале мая Гамелен приказал направить лучшие силы французских и английских войск далеко в глубь Бельгии. 10 мая немцы внезапно нанесли страшный удар в брешь, образовавшуюся между основными силами союзников и французскими оборонительными линиями. 10 бронетанковых и 6 моторизованных дивизий устремились на запад, легко пройдя Арденны, которые Петэн считал непроходимыми. Это был всесокрушающий натиск бронированной лавины, движение которой очень напоминало описанные де Голлем в книге «За профессиональную армию» действия ударных танковых сил. Да, все происходило именно так, только делали это не французские, а германские войска. На четвертый день наступления немцы пересекли французскую границу. Танковый корпус генерала Гудериана 14 мая форсировал реку Маас и, повернув вправо, устремился к Ла-Маншу. 20-го он достиг побережья, перерезав коммуникации основных сил союзников, оставшихся в Бельгии. Немцы, потеряв всего 60 тысяч своих солдат, захватили в плен свыше миллиона человек и заставили британскую армию в панике эвакуироваться.

«Можно сказать, — писал де Голль, — что в течение недели судьба войны была предрешена. Армия, государственный аппарат, вся Франция теперь уже с головокружительной быстротой покатились вниз по наклонной плоскости, на которой мы очутились уже давно в результате допущенной роковой ошибки… Но в сражении, даже и проигранном, солдат уже не принадлежит себе. В свою очередь, и я оказался целиком во власти событий».

26 апреля де Голль получил приказ принять командование 4-й бронетанковой дивизией, которую спешно формировали из разрозненных частей. 15 мая начальник штаба генерал Думенк изложил де Голлю боевое задание: он должен был со своей дивизией действовать самостоятельно в районе Лаона, немного севернее Реймса, так, чтобы дать возможность соединиться дивизиям 6-й армии для прикрытия Парижа. Де Голль спросил: «Почему вы не объедините четыре дивизии в один блок?» «Потому, — ответил скорбно Думенк, — что я располагаю только вашей дивизией, да и то если она сможет сформироваться вовремя».