Луис Фишер - Жизнь Ленина

Вологодские дипломаты этого не пообещали.

Через несколько недель Чичерин сделал противоположное предложение Германии. Восемь дней спустя после убийства графа Мирбаха Берлин попросил советское правительство согласиться на допущение батальона германских солдат в военной форме для охраны германского посольства в Москве. Восьмидневная отсрочка указывает на колебания в германском министерстве иностранных дел. Москва отказалась дать свое согласие, боясь, что посольство может стать троянским конем и при случае оказать помощь противникам большевистского режима. Во второй половине июля была выработана компромиссная формула, приемлемая для обеих сторон: персонал германского посольства увеличивался до 300 человек, и добавочные силы должны были прибывать в Москву группами по 30 человек, без военной формы и оружия {480} 480 The Soviets in World Affairs. 2 vols. New York and London, 1930. Fascimile reproduction with new introduction by author. Princeton 1951; Vintage paperback, 1960. P. 127. .

На место Мирбаха был назначен Карл Гельферих, бывший заместитель канцлера во время войны. Бывший военный атташе в Петербурге адмирал фон Гинце заменил Кюльмана на посту государственного секретаря по иностранным делам. Хотя Гинце был всецело подчинен дуумвирату Людендорфа-Гинденбурга, Чичерин впоследствии назвал его политику «политикой улажения отношений к России» {481} 481 Чичерин Г. В. Два года внешней политики. С. 109 цитированного выше издания. . Германская военщина стала осторожнее, растущая мощь держав Согласия сломала ей зубы. Теперь Германия преследовала на востоке только одну цель: забрать украинский хлеб.

Москва, как видно, не понимала этого. Движимый отчаянием, невежеством и цинизмом, Кремль надеялся стравить Германию с Антантой на русской территории и, таким образом, обезопасить обеих. Поэтому Чичерин сделал Гельфериху странное предложение. Подробности его известны мне от самого Чичерина, а Гельферих упоминает о нем в своей книге {482} 482 Heiffench Karl Т. Der Weltkrieg. Berlin, 1919. .

Через несколько дней после приезда Гельфериха в Москву Чичерин предложил на его рассмотрение следующий план германских военных действий в России. Во-первых, большевики откроют коридор, сквозь который германские войска, уже расположенные в Финляндии, пройдут, минуя советские города (Петроград, Петрозаводск и т. д.), навстречу англо-французским интервентам, движущимся на юг из Мурманска и Архангельска. Во-вторых, намекал Чичерин, Германия сможет использовать свою армию на Украине для наступления против антибольшевистского генерала М. В. Алексеева, чьи части стояли в области Войска Данского.

Через несколько лет Чичерин объяснял этот план на страницах советской газеты: «Когда в августе Антанта уже фактически вела против нас войну, заняв Архангельск и продвигаясь от него к югу, действуя на востоке при помощи чехословаков и на юге толкая вперед «добровольческую армию» Алексеева, Владимир Ильич сделал попытку использования антагонизма двух воюющих коалиций для ослабления натиска шедшей вперед Антанты. После долгого совещания с Владимиром Ильичем, я лично поехал к новому германскому послу Гельфериху, чтобы предложить ему условиться о совместных действиях против Алексеева на юге и о возможности отправки германского отряда, по соглашению с нами, для нападения на антантовские войска у Белого моря. Дельнейшее развитие этого плана было прервано внезапным отъездом Гельфериха» {483} 483 Известия. 30 января 1924 г.

Через двадцать лет такую же стратегию применял Сталин, но в значительно большем масштабе. В обоих случаях, Россия надеялась остаться невредимой и воспользоваться смертельной схваткой между Германией и Западом: «использовать антагонизм двух воюющих коалиций». В 1918 г. Ленин и Чичерин играли рискованный гамбит. Судьба резолюции висела на волоске, зависела от хитрости Ленина.

Антанта не последовала совету Чичерина.

Немцы ничего не предприняли. 7 августа Гельферих был отозван в Германию для участия в коронном совете, где впервые рассматривался вопрос о возможном поражении Германии.

Чичерин прекрасно сработался с Лениным. Чичерин по природе был осмотрителен; Ленина сделала осторожным слабость советского правительства. У обоих были блестящие умственные способности. Они понимали друг друга с полуслова. «В первые годы существования нашей республики, — писал Чичерин в «Известиях» через девять дней после смерти Ленина, — я по нескольку раз в день разговаривал с ним по телефону, имея с ним иногда весьма продолжительные телефонные разговоры, кроме частых непосредственных бесед, и нередко обсуждая с ним детали сколько-нибудь важных текущих дипломатических дел». Предложение, сделанное Чичериным Гельфериху, и вологодская миссия Вознесенского были важными делами.

Чичерин уважал Ленина, презирал Сталина и не любил Троцкого. Чичерин был брезглив, аристократичен и хорошо образован. Естественно, что он не испытывал ничего, кроме презрения, к Сталину, не обладавшему ни культурой, ни тонкостью, ни человечностью. Троцкий бывал резок и самоуверен. «Однажды, — вспоминал Чичерин, — я сидел у себя в кабинете. Была середина 1918 года. Зазвонил телефон. Это был Троцкий. У него всегда была очень неприятная манера говорить по телефону. — У вас завелась всякая нечисть в Вологде, — сказал Троцкий, намекая на нашедший там убежище дипломатический корпус из Петрограда, — выведите ее!»

Чичерин объяснил, что это было бы неудобно.

— Ничего, — ответил Троцкий, — выведите.

«Я пошел поговорить с Лениным об этом, — продолжал Чичерин. — Ленин в то время нуждался в поддержке Троцкого и посоветовал мне прийти к соглашению с ним. Тогда я предложил Карлу Радеку и Артуру Рэнсому (английскому журналисту) поехать в Вологду и попросить дипломатов, чтобы они переехали в Москву. Но дипломаты вместо этого отправились в Мурманск».

Перед мной лежат сейчас пожелтевшие листки, на которых я записал эти слова Чичерина между 24 августа и 1 сентября 1929 г. в Висбадене, в Германии, где Чичерин был на лечении. В течение большой части периода между началом 1927 г. и осенью 1929 г., когда я работал над книгой о советской внешней политике, Чичерин каждое воскресение после полудня принимал меня в народном комиссариате по иностранным делам, на углу Кузнецкого моста. У него была феноменальная память. Он встречал меня словами: «Добрый день. Пожалуйста, садитесь. В прошлое воскресение я вам рассказывал…» — и продолжал свой рассказ о международных отношениях СССР с того самого места, где он остановился в прошлое воскресение, хотя за прошедшие шесть дней он разговаривал с бесконечной очередью иностранных дипломатов и советских служащих и, наверное, присутствовал в четверг на еженедельном заседании Политбюро, выступая с докладом, или на заседании ЦК партии, членом которого он стал в декабре 1925 г.