Луис Фишер - Жизнь Ленина

Ленин «несколько минут сидел молча, погруженный в раздумье.

— Да, — сказал он наконец, — в Польше случилось то, что должно было, пожалуй, случиться. Вы ведь знаете все те обстоятельства, которые привели к тому, что наш безумно смелый, победоносный авангард не мог получить никакого подкрепления со стороны пехоты, не мог получить ни снаряжения, ни даже черствого хлеба в достаточном количестве и поэтому должен был реквизировать хлеб и другие предметы первой необходимости у польских крестьян и мелкой буржуазии; последние же, под влиянием этого, готовы были видеть в красноармейцах врагов, а не братьев-освободителей. Конечно, нет нужды говорить, что они чувствовали, думали и действовали при этом отнюдь не социалистически, не революционно, а националистически, шовинистически, империалистически. Крестьяне и рабочие, одураченные сторонниками Пилсудского и Дашинского, защищали своих классовых врагов, давали умирать с голоду нашим храбрым красноармейцам, завлекали их в засаду и убивали.

Наш Буденный сейчас, наверное, должен считаться самым блестящим кавалерийским начальником в мире… Однако все эти преимущества Буденного и других революционных военных начальников не смогли уравновесить наши недостатки в военном и техническом отношении (дальнейшие слова Ленина в советском издании выпущены и цитируются по английскому изданию «Вспоминаний о Ленине» Клары Цеткин, вышедшему в Лондоне в 1929 году. — Примеч. пер) и, тем более, нашу политическую ошибку — надежду на революцию в Польше. Радек предсказывал, как дело обернется. Он предупреждал нас. Я на него очень сердился и обвинял его в пораженчестве. Но он был прав в своем основном доводе. Он знает заграничные дела, особенно западные, лучше нас, и он очень талантлив. Он приносит нам очень много пользы. Мы недавно помирились после долгого политического разговора по телефону поздно ночью — или, скорее, рано утром».

Было чистейшей фантазией ожидать, что армии Тухачевского и Буденного, общая численность которых к концу русского наступления не превышала ста тысяч, обмундированные в военные и штатские лохмотья, в лаптях, без боеприпасов и резервов, добывавшие продовольствие, конфискуя хлеб у враждебно настроенных крестьян, могли победить и подчинить себе двенадцать миллионов взрослых рассерженных врагов. В Польше они наткнулись бы на решительное вооруженное сопротивление. В Германии они стали бы всего лишь предметом насмешек. Следует отметить, что Ленин упоминает только о Буденном и ничего не говорит о герое польской кампании Тухачевском. По-видимому, он думал, что именно кавалерия, на остриях казацких сабель, принесет революцию в Германию. Но даже малая часть германской армии отбросила бы назад Буденного. Собственно говоря, даже Пилсудский перебросил все войска, противостоявшие Егорову и Буденному, на борьбу с Тухачевским, наступавшим на Варшаву.

Тухачевский обладал великолепным умом, огромным организационным талантом, отличной военной выправкой и, несмотря на зоб, большой внешней привлекательностью. Он был любимцем женщин, любимцем армии, любимцем советской молодежи. Все эти качества не спасли его, когда в конце тридцатых годов пришел его час. В своих лекциях и в книге о походе за Вислу он попытался разобрать причины постигшей его неудачи. Военный человек, он искал военных ошибок и находил их у других, но забывал о своей собственной: его армия углубилась слишком далеко на север и на запад в направлении Польского коридора и Данцига вместо того, чтобы в середине августа ударить прямо по Варшаве. Вопрос о польской революции был догматом веры: когда от рабочих ожидается революция, рабочие ее производят, если только им не препятствуют их капиталистические хозяева или оппортунистические руководители. Тухачевский не пытался подвергнуть анализу эту непререкаемую «истину». Несмотря на то, что в течение полувека она на деле не оправдалась, эта догма остается в силе и служит излюбленным доводом в устах демагогов.

Ленин, напротив, был политиком и искал политических ошибок. Основной просчет он нашел и назвал его: это была неоправдавшаяся надежда на польскую резолюцию. Война велась, чтобы воплотить эту надежду, надежду, рожденную невежеством. Польские «рабочие и крестьяне», сказал Ленин Кларе Цеткин, «одураченные Пилсудским и Дашинским, защищали своих классовых врагов». Первая мировая война могла бы научить Ленина, что рабочие и крестьяне, не взирая на класс, защищают свое отечество, когда ему угрожает захватчик. Но «Коммунистический Манифест» провозгласил в 1848 году, что у рабочих нет отечества. Поэтому польское рабочие согрешили в 1920 году, выступив на защиту родины. Как они были «обмануты», так никому и не удалось объяснить толком. Слишком скоро Ленин забыл о пламенном польском национализме, о свирепой ненависти поляков к русским, о трех разделах Польши, в которых Россия принимала деятельное участие (а вскоре произошел и четвертый раздел Польши, с помощью Советского Союза). Ленин, конечно, знал факты. Он напомнил о них в своей речи 2 октября 1920 года, объясняя русское поражение под Варшавой «патриотическим подъемом» в городе, который поддержал польские войска {709} 709 Ленин В. И. Сочинения. 2-е изд. Т. 25. С. 399. .

Неприемлем довод Ленина относительно того, что революция в Польше и в Германии насущно необходима для сохранения русской революции. Революция в Польше только расширила бы территорию, уже охваченную бедствиями. Революция в Германии (весьма мало вероятная) привела бы к интервенции со стороны Франции и Англии и вовлекла бы Россию в большую войну.

Правильнее всего рассматривать советское вторжение в Польшу просто как «просчет». Так назвал его и сам Ленин. Это была ошибка монументальных размеров. Мало государственных деятелей умирает, не запятнав себя подобной ошибкой. Ошибка Ленина интересна потому, что она была следствием его схематической концепции мировых событий, его политического доктринерства и догматичности. Он ошибся так жестко потому, что считал свою идеологию абсолютно безошибочной. Он переоценил заманчивость революции и неправильно оценил всю ситуацию. Россия была слишком слаба, чтобы завоевывать вооруженной силой, и не обладала идеей, которая могла бы победить, несмотря на военную слабость ее носителей.

Польская война позволила барону Врангелю, командовавшему остатками армии Деникина, вырваться из Крыма на Северный Кавказ и на Украину. Поэтому Политбюро разделило военные действия на два фронта: польский и врангелевский. Ленин телеграфировал о решении Политбюро Сталину на Украину. Сталин ответил: «Вашу записку о разделении фронтов получил, не следовало бы Политбюро заниматься пустяками. Я могу работать на фронте еще максимум две недели, нужен отдых, поищите заместителя… Что касается настроения ЦК в пользу мира с Польшей, нельзя не заметить, что наша дипломатия иногда очень удачно срывает результаты наших военных успехов».