Луис Фишер - Жизнь Ленина

Россия в роли моста между Англией и Францией.

С окончанием греко-турецкой войны, в которой Англия поддерживала Грецию, а РСФСР — Турцию, будет легче уладить «наши разногласия с Англией», сказал Ленин в ответ на другой вопрос. За войной, как водится, последовала мирная конференция. Франция предложила допустить Россию к участию только во второй части конференции, которая будет решать вопрос о проливах. Фарбман спрашивал, является ли полноправное участие России в конференции делом престижа для нее. «Я надеюсь, что всей нашей международной политикой в течение пяти лет мы вполне доказали, что к вопросам престижа мы относимся совершенно равнодушно, — отвечал Ленин. — …Я уверен, что ни в одной державе нет в народных массах такого равнодушия и даже такой готовности встретить вопрос престижа, как престижа, самой веселой насмешкой. Мы думаем, что дипломатия современной эпохи все быстрее идет к тому, чтобы относиться к вопросам престижа именно подобным образом». Однако Ленин выразил недовольство по поводу ограничения роли России в конференции. «Мы думаем, что такое ограничение неминуемо приведет к ряду весьма практических и непосредственных, в частности экономических неудобств, от которых сама же Франция и Англия пострадают, по всей вероятности, в самом недалеком будущем».

Затем Ленин предал оглашению принципы советской политики по отношению к проливам: «Наша программа относительно проливов… заключает в себе закрытие проливов для всех военных кораблей в мирное и военное время» и «полную свободу торгового мореплавания».

(Когда Россия слаба, она хочет, чтобы проливы были закрыты для всех военных кораблей; когда она сильна, она хочет, чтобы проливы были открыты.)

«Согласно ли русское правительство на контроль проливов Лигой Наций, — спросил Фарбман, — если бы, — как гласит только русский текст интервью, — Лига включила в свой состав также Россию, Турцию, Германию и Соединенные Штаты?»

Ответ: «Мы, конечно, противники Лиги Наций, и я думаю, что не только наш экономический и политический строй с его особенностями вызывает наше отрицательное отношение к Лиге Наций, но и интересы мира, рассматриваемые с точки зрения конкретных условий всей международной политики вообще, вполне оправдывают это отрицательное отношение. Лига Наций настолько носит на себе все черты своего происхождения из всемирной войны, настолько неразрывно связана с Версальским договором, настолько пропитана вся насквозь отсутствием чего-либо похожего на реальное установление равноправия наций, на реальные шансы мирного сожительства между ними, что, мне кажется, наше отрицательное отношение к Лиге Наций понятно и не требует дальнейших комментариев».

Тут Фарбман перешел к вопросу, который волновал британские деловые круги, — к вопросу о концессии Уркарту: «Означает ли отказ ратифицировать соглашение с Уркартом победу «левых коммунистов»?»

5 октября Ленин, отнюдь не принадлежавший к левым коммунистам, и Пятаков высказались против концессии Уркарта на заседании пленума ЦК. На другой день, в письме к Пятакову Ленин напомнил ему об этом, сообщая, что ЦК оттягивает вопрос за недостатком информации. Ленин просил Пятакова проверить, дает ли Концессия монополию Уркарту на добычу цветных металлов в Сибири и сколько денег придется советскому правительству предоставить в его распоряжение на текущие расходы. Из письма Ленина ясно, что ЦК интересовала только экономическая сторона вопроса. Если какие-либо политические соображения и существовали, то только среди представителей местных властей в Сибири, которых пугало присутствие умелых иностранных предпринимателей, которые платили бы больше жалованья рабочим, вызывая тем самым зависть и недовольство среди рабочих государственных предприятий. Фарбман этого не знал. Письмо Ленина Пятакову было опубликовано только в 1959 году, в 36 томе «Ленинского сборника». А Ленин не собирался и намекать на мотивы, которыми руководствовалось правительство, когда отвергло концессию. Вместо этого он сдержанно сказал, что «не вполне информирован о всех деталях этого дела», потому что был болен, когда оно обсуждалось, но что «о победе левых коммунистов не может быть и речи». «Дело в том, — сказал он, — что несправедливый шаг Англии, выразившийся в нежелании допустить нас на конференцию… вызвал такое возмущение в России и настолько сплотил не только правых коммунистов с левыми, но и гигантскую массу беспартийного русского населения, рабочих и крестьян», — и т. д. и т. п. Вопрос о концессиях будет теперь обсуждаться в печати, добавил Ленин.

Это были похороны концессии.

В своем последнем вопросе Фарбман упомянул о недавних арестах нэпманов и осведомился, означают ли они «возврат к политике национализации и конфискации». Ленин его разуверил: арестованы не промышленники, а «деятели так называемой черной биржи», устраивавшие продажу платины и золота для контрабандного вывоза границу. «Вся работа… происходящей сейчас сессии ВЦИКа направлена к тому, чтобы то, что называется новой экономической политикой, закрепить законодательно в наибольшей степени для устранения всякой возможности отклонения от нее».

31 октября, через 4 дня после фарбмановского интервью, я узнал что Ленин будет выступать на утреннем заседании ВЦИКа — советского «парламента». Это было его первое публичное выступление с апреля. Часовой у ворот Кремля посмотрел на мое удостоверение иностранного корреспондента (я работал для нью-йоркской газеты «Ивнинг Пост») и показал дорогу к царскому дворцу.

Пятьдесят восемь широких мраморных ступеней вели из вестибюля вверх, в тронный зал. Над лестницей целую стену занимала картина Репина, изображавшая императора Александра Третьего, принимающего представителей крестьян. В тронный зал вел длинный коридор, украшенный высокими мраморными колоннами и хрустальными вазами выше человеческого роста. Сам тронный зал представлял собою огромную палату, освещенную сотнями крошечных электрических лампочек, вставленных в десять громадных хрустальных люстр. На стенах все еще висели эмблемы императорской семьи — двуглавый орел, короны и т. д. Но вместо трона стояло возвышение, а на нем длинный стол, покрытый красной материей, за которым сидели советские вожди. Ленин и Сталин отсутствовали.

С докладом о советской юстиции выступал Николай Крыленко. Делегаты — некоторые в комканых комиссарских куртках, другие в шинелях и френчах времен гражданской войны, в грубых сапогах, царапавших великолепный паркет, — расположились группами, сидя на маленьких золоченых бальных стульях. Я сел среди них. Обстановка непринужденная.

Вскоре, никем не сопровождаемый, вошел Ленин сквозь боковую дверь, которой пользовались и другие делегаты, и русские и иностранные журналисты. Он сел на одном из позолоченных стульев. В течение нескольких мгновений никто на него не обращал внимания. Потом головы начали поворачиваться в его сторону, прошел шепот: «Ленин», раздались аплодисменты. Председательствующий пригласил Ленина на трибуну.