Илья Груздев - Горький

«Больше всего знаний о хозяевах дал мне 96 год. В этом году в Нижнем-Новгороде была Всероссийская выставка и заседал «Торгово-промышленный» съезд… Я видел там представителей крупной промышленности всей России, слышал их жестокие споры с «аграриями». Не все в этих речах было понятно мне, но я чувствовал главное: это — женихи, они влюбились в богатую Россию, сватаются к ней и знают, что ее необходимо развести с Николаем Романовым» (25, 317).

Присутствуя на выставке и на Торгово-промышленном съезде, Горький наблюдал, как креп и наливался соками торгово-промышленный класс.

Но он наблюдал и другое: в семьях купцов и промышленников участились самоубийства сыновей и дочерей, случаи бегства из семьи. Бывало, крутой отец сам выгонял непокорных из дому, и зачастую сыновья спивались, «выламывались» из жизни.

Эти факты мелькали в газетной хронике происшествий и в уголовной хронике тех лет. Но нужно было художественное зрение Горького, чтобы поставить диагноз болезни класса, вскрыть обреченность этого класса.

О купечестве в 80–90-х годах писали многие — Боборыкин, Мамин-Сибиряк, Лесков, — все они критиковали купцов, но с некоторой долей добродушия, а иногда, как мещанский писатель Боборыкин, — с приятием капитализма как прогрессивного явления русской жизни. И никто из бытописателей того времени, даже и Мамин-Сибиряк и Глеб Успенский, не усмотрели в рабочем классе действенной силы, непримиримого врага буржуазии.

Только Горький написал «Фому Гордеева» с разоблачением подлинной сущности класса, вскрывая внутренние процессы надлома и вырождения уже в то время — в период его наибольшего расцвета.

Горький указал на паразитичность «труда» капиталиста, на то, как этот — в человеческом и творческом понимании — бессмысленный и уродливый труд становится ненавистен даже отдельным представителям класса буржуазии, если они, как Фома Гордеев, не чужды истинных человеческих запросов и не лишены способности критически отнестись к окружающей действительности.

В «Фоме Гордееве» Горький показал пути капитализма в России. Рядом с Ананием Щуровым, хозяином с первобытной, звериной хзаткой, находятся молодые, «европеизированные» купцы Тарас Маякин и Африкан Смолин. Но в центре стоит Яков Маякин, руководитель всего купечества.

Это очень красочная фигура. Владелец канатного завода, он уже способен думать не только о своем деле, он выступает защитником и пропагандистом класса, он — политический вождь.

Впоследствии Маякины стали председателями черносотенных союзов. В одном из писем Горький сообщает: «Фомой я загородил Маякина, и цензура не тронула его».

Потом Горький покажет в пьесе «Враги», в романах «Мать», «Дело Артамоновых», в «Егоре Булычове» историю гибели класса, покажет и рабочего, как сознательного и ярого, непримиримого врага буржуазии.

Теперь же, в конце XIX века, в период полной мощи класса капиталистов, он показал первые признаки его вырождения.

«Фома Гордеев» печатался в течение 1899 года в петербургском журнале «Жизнь».

Отдельное издание было посвящено Чехову. С Чеховым Горький познакомился вскоре после выхода своих первых сборников. Посылая их Чехову, он писал:

«Собственно говоря — я хотел бы объясниться Вам в искреннейшей горячей любви, кою безответно питаю к Вам со времен младых ногтей моих… Сколько дивных минут прожил я над Вашими книгами, сколько раз плакал я над ними и злился, как волк в капкане, и грустно смеялся подолгу» (28, 92).

В другом письме Горький писал ему:

«Я вообще не знаю, как сказать Вам о моем преклонении перед Вами, не нахожу слов, и — верьте! — я искренен» (28, 52).

Горький преклонялся перед Чеховым как разоблачителем пошлой жизни обывателей, о чем и сам он немало писал. Но Чехов не шел дальше разоблачения будничной жизни, разоблачения интеллигенции, бессильной и беспомощной.

Горький не удовлетворялся этим. В 1900 году он писал Чехову:

«Право же — настало время нужды в героическом: все хотят возбуждающего, яркого, такого, знаете, чтобы не было похоже на жизнь, а было выше ее, лучше, красивее» (28, 113).

К концу 1899 года известность Горького возросла необычайно. В столице в честь его устраивались литературные вечера, о нем читали лекции, писали и печатали брошюры.

Когда на передвижной выставке появился портрет Горького работы Репина, этот портрет стал «гвоздем» выставки. Публика, особенно молодежь, с жадным вниманием всматривалась в черты нового писателя.

В Нижнем Горький развернул широкую культурно-просветительную и политическую деятельность. Его нижегородская квартира, по словам В. Десницкого, свидетеля тех лет, стала «центром, к которому стягивались все нити общественной, культурной и художественной жизни города».

Горький организует сбор учебных пособий для детей бедняков, призывает жертвовать на бесплатный каток, хлопочет об устройстве общежития для ночлежников-золоторотцев, устраивает для нижегородских малышей ежегодно грандиозные «елки», на которых тысячи детей получали одежду и другие подарки. Он, с большим умением объединяя вокруг этих предприятий местные общественные силы, практически организует помощь беднейшему населению города.

Связь с «местными силами», конечно, не ограничивалась такого характера работой. Горький принимает близкое участие в делах нижегородско-сормовской организации социал-демократической рабочей партии. Полицией и жандармами много стараний прилагалось для обнаружения связи его с революционной работой Нижнего и центра.

«Надзор за ним, — пишет в своих воспоминаниях В. Десницкий, — проводился в самых разнообразных формах. Его почтительно ели глазами чины общей полиции; охраняли все пути жизни писателя бравые жандармы, переодетые и в полной форме… настойчивые шпики под разными обликами пытались проникнуть в самое жилище писателя».

Но все это мало достигало цели.

«Бедные филеры совсем не могли разобраться в бесконечной веренице посетителей опекаемой квартиры, не умели выделить из тучи неинтересных, с жандармской точки зрения, людей — стоящих гостей, «матёрых, чтобы повнимательнее проследить и осветить именно их» 4.

Живя в Нижнем, Горький устанавливает тесные связи с революционной молодежью, с сормовскими рабочими и с партийными организациями Сормова и Нижнего.

«Революционная жизнь в Нижнем, совершенно затихшая после выставки, — доносит охранник Ратаев директору департамента полиции, — ныне опять бьет ключом, и все, что есть только революционного в Нижнем, дышит и живет только Горьким» 5.

Немалое затруднение для хранителей империи состояло в том, что Горький открытую общественную деятельность, которую ему было невозможно запретить, совмещал с разнообразной и широкой помощью революционному движению.