Арнольд Альшванг - Бетховен

Начало первого квартета (опус 59, № 1) свидетельствует о новых приемах, применяемых Бетховеном. Живая мелодия проходит на фоне однообразного сопровождения, напоминающего звуки волынки. Жесткая и угловатая музыка резко ломает обычные представления о благозвучии. Не меньшей смелостью отличаются и остальные темы. Вторая часть — юмористическое скерцо — в свое время вызывала своими острыми приемами смех у слушателей; ныне ее считают особенно удавшейся. Финал, следующий за проникновенным ададжо, начинается русской темой хороводно-плясового типа «Ах талан, мой талан» [130] Советский композитор-этнограф В. Пасхалов считает эту песню украинской по мелодической ее структуре (см. «Русская книга о Бетховене», М., 1907 г.). . Тончайшая, ювелирная работа соединяется здесь с типичной для этих квартетов смелостью и народностью музыкального языка.

Второй квартет (опус 59, № 2) написан с таким же мастерством и смелостью. Разнообразие тем поразительно: тут выражены различные состояния человеческого сознания — от капризной легкости до торжественного величия. Следует отметить гениальное аллегретто с его трогательной мелодией и тончайшей ритмической игрой. Средний раздел этой части построен на торжественной русской теме, близкой к народным мотивам славления [131] Этот мотив встречается во второй картине «Бориса Годунова» Мусоргского, в 1 действии «Царской невесты» Римского-Корсакова и др. .

Народность и сложность этих квартетов помешали современникам оценить их по достоинству. В Лондоне назвали опус 59 «лоскутным изделием сумасшедшего». В московском салоне Салтыкова виолончелист Ромберг публично топтал ноты ногами. Но передовая пресса обнаружила большее понимание. «Всеобщая музыкальная газета» писала: «В Вене появились новые бетховенские квартеты, трудные, но превосходные, которые все больше нравятся. Они задуманы глубоко и отлично сделаны, но не общедоступны. Любители надеются увидеть их скоро в напечатанном виде».

Коснемся попутно разбора произведений для фортепиано, написанных в те же годы. Из них наиболее своеобразна 26-я соната (опус 81а).

Она является единственным подлинно программным фортепианным произведением Бетховена. Каждая ее часть отмечена особым названием: «Прощание», «Разлука», «Возвращение». Собственно «Прощанию» посвящено лишь медленное вступление, начинающееся звуками почтового рожка и рисующее горестное чувство при расставании. После краткого вступления следует оживленная веселая музыкальная картина, рисующая отъезд: возок трясется по ухабам, раздаются звуки рожка, происходят комические эпизоды. Превратности путешествия, изобиловавшего в Германии времен Бетховена большими неприятностями, переданы композитором в веселой, юмористической форме. Конец первой части построен на удаляющихся звуках рожка. Им вторит едва слышное эхо. Два сильных аккорда заключают эту прелестную жанровую картину.

Вторая часть — выразительное и певучее анданте — рисует чувства покинутого человека. Эти печальные звуки напоминают нам грустное вступление к сонате. Скорбные вздохи замирают — и внезапно сменяются бурным потоком безудержно радостного чувства. Так начинается финал — «Возвращение».

На богатом рокочущем сопровождении возникают простые, радостные темы; все время как бы слышится шум бегущих вод; музыка насыщена звуками природы и возгласами человеческой радости. Но даже в этой единственной программной сонате задачей композитора является не изображение внешних предметов, а передача разнообразных человеческих переживаний [132] «Прощание» нередко служило поводом для написания инструментальных произведений. Еще у Иоганна-Себастьяна Баха мы встречаем «Каприччио на отъезд любимого брата». У Гайдна есть симфония «Прощание»; к концу ее музыканты поодиночке вставали, тушили свечу перед пюпитром и уходили, — оставался только один скрипач, игравший печальную мелодию. .

Весною 1807 года Бетховен выступает в двух «академиях» для «избранного», то есть светского, общества во дворце Лобковица, где исполнялись четыре первые симфонии, «Кориолан», 4-й фортепианный концерт и несколько арий из «Фиделио».

«Журнал роскоши и мод» так отозвался на эти концерты: «Идейное богатство, смелая оригинальность и полнота силы — преимущества, свойственные бетховенской музе, — были очевидны каждому слушателю; однако некоторые порицали пренебрежение благородной простотой и чересчур большое нагромождение мыслей, которые из-за своего обилия не всегда достаточно слитны и обработаны и часто производят эффект неотшлифованных алмазов».

Вот что писал «Утренний листок» о «Кориолане»: «Особенный успех у знатоков имело новое произведение Бетховена, увертюра к «Кориолану» Коллина. В этом его новейшем произведении поражаешься содержательности и глубине его искусства, которое, избегая справедливо порицаемых окольных путей новейшей музыки, великолепно отобразило дикий дух Кориолана и внезапную страшную перемену его судьбы, что вызвало высокую растроганность».

Бетховен, подобно своим предшественникам, передал музыкой подобный же сюжет. Ему удалось оживить старый жанр новыми картинными штрихами.

Бетховена мало удовлетворяло мнение аристократов-любителей о его новых произведениях. Подлинной проверкой могла бы служить только открытая «академия» в одном из больших зал Вены. В 1807 году театральное помещение для этой цели так и не было предоставлено композитору. Ждать пришлось долго: «академия» состоялась лишь в конце 1808 года.

Тем временем в Вене образовалось «Общество любительских концертов». В первый сезон 1807/08 года состоялось двадцать концертов. Бетховен дирижировал Второй, Третьей и Четвертой симфониями, увертюрами «Прометей» и «Кориолан». Последний в сезоне концерт состоялся 27 марта 1808 года и был посвящен чествованию семидесятипятилетнего Гайдна. Университетский зал был наполнен до отказа. Исполнялась грандиозная оратория Гайдна «Сотворение мира» с новым итальянским текстом поэта Карпани. Перед началом концерта Бетховен у дверей, в группе высшей знати, ждал своего старого учителя, чтобы достойным образом почтить его. Гайдна внесли в зал на руках, при звуках труб и литавр, под восторженные возгласы всех присутствовавших. На торжество собрались все знаменитости артистического мира Вены. Дирижировал Сальери. Состав исполнителей был по тому времени велик: шестьдесят оркестрантов, тридцать два хориста и лучшие солисты.

Вот какими словами описывает это торжество один из современников: «Нужно было видеть, как энтузиаст, любитель искусства, князь Лобковиц, как Сальери и Бетховен, плача, целовали учителю руку; как творец «Ассура» [знаменитая опера Сальери] смиренно стоял и медлил занять дирижерское место, на котором он [Гайдн] так часто стоял, а больше стоять не будет; как благородная княгиня Эстергази и ее две приятельницы посадили дрожащего старца посредине, поддерживая его и покрыв его ноги своими мантильями и шалями; как он сидел, сопровождая каждый оборот музыки видимым волнением и струящимися слезами, пока, при потрясающих звуках приветствия солнцу, не вознес руки и не воскликнул: «Не от меня, оттуда идет все!» — как он, наконец, после окончания первого отделения попрощался, тихо плача, с окружающими, остановил у дверей тех, кто его нес, приветствовал собрание, протянул руки к оркестру и поднятой вверх правой рукой послал своим детям благословение и последний привет, — все это может описать только поэзия».