Алан Клейсон - Джон Леннон

В любом случае будущее группы было более важным, чем то, что было или чего не было за границей. Они должны упорно трудиться, чтобы продолжить карьеру. Первое после Гамбурга выступление состоялось все в том же клубе «Касба», и известие о нем распространялось при помощи афиш Моны Бест — с хвастливой надписью «Возвращение легендарных „Beatles“», — а также из уст в уста. До самого последнего аккорда зал зачарованно слушал, а затем наступила долгая тишина, взорвавшаяся оглушительными аплодисментами, свистом и приветственными криками, превратившимися в настоящий гвалт.

Главное, что усвоил Джон, наблюдая за такими музыкантами, как Дерри Уилки, Тони Шеридан и Рики Ричардс, была техника использования микрофона, позволявшая превращать в достоинство неумение чисто взять высокую ноту. Перемены были наиболее очевидны, когда он исполнял такие быстрые композиции, как «Money» и «Dizzy Miss Lizzy», импровизируя почти как джазмен, наивно и искусно, но уже с налетом преждевременного опыта и цинизма, приобретенных в Германии. Они все стали старше.

Преодолевая все препятствия и разрушая каноны, Beatles продолжали давать веселые зажигательные представления, сложившиеся во время их временного пребывания в Германии. Задолго до первых аплодисментов в «Касбе» они осознали первобытную раскрепощенность и заразительность фонового ритма. Половину времени вы не слышите ничего, кроме глухих ударов, но даже в те времена, когда отсутствовали сценические пульты и графические эквалайзеры, когда громкость вокала регулировалась приближением или удалением микрофона, гармоническое единство Джона, Пола и Джорджа, достигнутое тяжелым трудом, становилось совершенней. Они готовились к тому, что ждало их — в отличие от Стюарта и Пита — в будущем.

Возможно, утверждение, что Пресли проиграл битву вернувшимся из Гамбурга Beatles, может показаться обидным для певца, но не менее возмутительным выглядит заявление, что «король рок-н-ролла» был отодвинут следующим поколением певцов, лощеных и красивых мальчиков (Бобби Винтон, Бобби Ви, Бобби Райдел и т. д.), исполняющих итальянские баллады, легкие мелодии со слащавыми стихами и редкими ироничными вставками рок-музыки. Теперь Элвис был на уровне «качественных» исполнителей, таких, как его идол Дин Мартин из Rat Pack Фрэнка Синатры, который участвовал в телевизионном шоу из Майами, организованном в честь демобилизации Пресли. Это было одно из последних появлений Пресли на публике, прежде чем он исчез на целых восемь лет.

Теоретически Пресли как солист отвечал только за самого себя, в то время как Beatles, тесно связанные друг с другом как на сцене, так и вне ее, начали исследовать территорию, лежащую за пределами такого общения с публикой, как комментарии в микрофон и кратковременный зрительный контакт. В наибольшей степени это нашло выражение у Стюарта и Пола, пытавшихся нащупать слабые места друг друга — теперь у них даже не хватало такта делать это втайне от Джона. Скрытый намек во внешне невинном замечании одного из них мог вызвать обиду другого, что заканчивалось поспешным отключением гитары и треском захлопнувшейся двери за кулисами.

Леннон тоже имел привычку злить Стюарта — просто для того, чтобы увидеть его ярость, — и в конечном итоге Стюарт высказал мысль, от которой остальные открестились бы, хотя внутренне были согласны: непрерывные комментарии Джона, которые звучали каждую минуту, проведенную в Гамбурге, вызывают сильное раздражение. Почему бы ему не заткнуться и не помолчать хоть немного? А то приходится засыпать и просыпаться под его неумолкающие комментарии.

Поскольку неослабевающие интриги и тайное соперничество были неотъемлемой частью жизни всех поп-групп, Сатклифф уже подумывал о том, чтобы расстаться с группой и возобновить свою карьеру художника. Джон продолжал сохранять нейтралитет, а стычки Стюарта с Полом — и в меньшей степени с Джорджем — усилились после возвращения бас-гитариста из Гамбурга в январе 1961 года. Джон был доволен, но у остальных его появление вызвало раздражение — они уже привыкли к более искусной игре Пола. «Стюарт не был так же предан Beatles, как остальные, — подтверждает его младшая сестра. — Он пропускал репетиции и не практиковался в игре на бас-гитаре. Члены группы, которая стремится к успеху, вряд ли будут довольны товарищем, который относится к этому не так серьезно».

Стюарт оставлял за собой право выбора, одновременно обратившись за немецкой визой и подав заявление на восстановление в художественном колледже. Каждый из этих вариантов представлял собой попытку «остепениться». В любом случае это не станет хорошей новостью для Beatles — особенно после того, как Джон, время от времени любивший помучить своего лучшего друга, теперь откровенно угрожал: если он уйдет, я тоже уйду.

Тем не менее, для Стюарта не имело особого значения, останется он в группе или нет — он считал минуты до встречи с Астрид, которая должна была в следующем месяце на две недели приехать в Ливерпуль. Он с гордостью водил ее по колледжу, где она произвела впечатление даже на некоторых преподавателей. Однако на собеседовании, когда решался вопрос о его возвращении в «банду старых бродяг в джинсах и свитерах, с карандашами и блокнотами», ему не помешала бы толика скромности. Один из членов комиссии, преподаватель истории искусств Николас Хорсфилд, рассказывал, что «просто потерял с ним терпение. Возможно, определение „вызывающий“ не очень точное, но он вел себя совсем не так, как ведут себя люди, желающие получить рекомендацию».

В любом случае с Ливерпулем было покончено. Стюарт даже не стал задерживаться, чтобы принять участие в уже назначенных выступлениях Beatles, и вскоре они с Астрид уже упали друг другу в объятия на железнодорожном вокзале Гамбурга. Благодаря ей Стюарт стал первым из Beatles, кто попробовал зачесывать волосы вперед — такая прическа была весьма распространенной в Германии, но в Британии мужчину, на волосах которого отсутствовал бриллиантин, традиционно посчитали бы педерастом. Когда в апреле Сатклифф вновь присоединился к Beatles — во время вторых гастролей группы в Гамбурге на сцене «Тор Теп», — насмешки Джона заставили его предать Астрид и временно вернуться к напомаженному чубу, но, как только выступление заканчивалось, он возвращал себе облик, который так нравился невесте.

Теперь для Сатклиффа проведенное на сцене время казалось потерянным, а работа, которую он выполнял на протяжении многих лет, — монотонной. Все ноты звучали для него одинаково — просто вибрации, накладывающиеся на фоновый ритм, потерять который мог только идиот. С явным отвращением к самому себе он кланялся в ответ на незаслуженные аплодисменты и вяло начинал первый куплет. Его мысли были далеки от того, что делали руки. Присутствие Астрид только отвлекало его, и — к еще большему неудовольствию остальных музыкантов — он мечтал только о том, чтобы бросить свою бас-гитару и пойти пообщаться с ней.