Алан Клейсон - Ринго Старр

«Просыпаешься утром и думаешь, вставать или не вставать? — вздыхал Ринго. — Если на этот день не запланировано ничего важного, момент пробуждения можно отложить на неопределенное время. В конце концов вылезаешь из постели и начинаешь придумывать, чем бы заполнить свой день».

Спасаясь от скуки, он находился если не в самолете, то в аэропорту в ожидании следующего. С легкостью ежедневного пассажира он перелетал из Монако в Амстердам, чтобы пообедать с «The Three Degrees» — любимой группой принца Уэльского — и родом Стейгером; из Амстердама — в Йоханнесбург посмотреть какой–нибудь теннисный матч; из Йоханнесбурга в Нью–Йорк, просто чтобы купить обувь от Ebony, из Нью–Йорка в Лас–Вегас с целью провести неудачный вечер за рулеткой или блэк–джеком; из Лас–Вегаса в Лондон на матч в Уимблдоне, и из Хитроу — снова в Монако, на бракосочетание какого–нибудь богатенького зануды. Там он стоял в одной очереди с такими знаменитостями, как Рудольф Нуреев, Кристина Онассис и принцесса Каролина. Заявляя, что он принадлежит к «сливкам общества — куда бы я ни пришел, везде царит веселье», Ринго не хвастался, а скорее констатировал факт.

Самым веселым местом из всех было Монте–Карло, где, вместо того чтобы сорвать банк, он играл по маленькой в Loews, казино, которое ему порекомендовал Питер Селлерс. Несмотря на то что Лондон находился всего в двух часах лета, Ринго, решив покончить с жизнью на чемоданах, решил обосноваться именно в этом курорте, купив себе пентхаус в одном из многоквартирных домов в «необрутальном стиле». Для менеджера Loews, Пола Мейсера, «Ринго иногда бывает экстравагантным — однажды он появился в казино с волосами, собранными в хвост, — но в целом он не слишком отличается от всех тех, кто откидывается в кресле и наслаждается плодами успеха».

Так же как бесцельные переезды нагоняли на него скуку, приятное, но пустое времяпрепровождение в Монте–Карло заставляло его время от времени скрываться от солнца, красивых людей и ужинов в ресторанах, на которых все чаще появлялись его бывшие соотечественники среднего возраста. Он проводил ночь у себя дома, проглатывая серию за серией «Coronation Street» и другие телепередачи из недалекого прошлого.

Умирая от скуки, он пропускал стаканчик белого вина, яблочного сидра или бренди — в зависимости от времени суток — и садился побренчать на пианино или гитаре или сочинял новый chanson для следующего альбома. Большинство из дней не приносили ему ни строчки, ни мелодии, а все, что бы он ни пробовал сочинить, звучало одинаково. Нэнси тоже была с этим согласна, и, уверенный, что смена обстановки внесет какое–то разнообразие в их жизнь, Ринго взял ее к себе в бунгало, которое он нанял в аренду у Нильссона, высоко в горах над Лос–Анджелесом. По адресу, в котором стояла улица с иконоборческим названием Haslem Terrace, Ричи и Нэнси с удовольствием принимали гостей, в корне отличавшихся от тех напыщенных англо–французских снобов из Монако, в кругу которых им еще недавно приходилось общаться.

Хотя там проводили каникулы его дети, этот дом был открыт для «всех старых друзей» из прошедшей эпохи «Pussycats».

«Как только закроются бары, — решил Старр, — они все равно приедут сюда (и будут встречены радостным «Эй, привет, старина! Заходи скорее!»). Если я уже слишком пьян, я говорю: «Ты сам знаешь, где что лежит, на меня можешь не рассчитывать». Я могу спокойно оставить гостей одних, зная, что им наплевать, с ними я или нет. Таков уж Лос–Анджелес. Классный город, в нем столько людей».

Гости в этом временном жилище Старра могли насладиться крепким напитком перед каминной решеткой или — если они желали размять ноги после долгого путешествия на машине — оглядеть стены, увешанные фотографиями в рамках, платиновыми дисками и прочими реликвиями из выдающегося прошлого хозяина дома. Для тех, кто был не прочь помолотить, в игровой комнате Ринго поставил барабанную установку.

Ему самому больше не нужно было сидеть за ударными — или петь, раз уж на то пошло, — так как в 1976 году истекал срок его девятилетнего контракта с EMI. Проще всего было сделать так, как поступил Леннон, и «взять отпуск на год, без всяких обязательств. Эти двенадцать месяцев он принадлежал исключительно самому себе, чего у него давненько не бывало». Компания, однако, предложила Рино — через Хилари Джеррард — заманчивую сумму, чтобы вновь подписать с ним контракт (хотя и намного меньшую, чем предлагали другие лейблы), поскольку в Штатах на Старра все еще был высокий спрос. На выжженных улицах Монте–Карло — да и во всей Европе — «люди узнают его и показывают пальцем, — отметил Пол Мейсер, — но они не гоняются за ним, чтобы получить автограф, как это было раньше. Давайте посмотрим правде в глаза, он уже не та молодая и сексуальная поп–звезда, разве не так?».

Естественно, те времена ушли безвозвратно. Хотя он носил серьги в ушах и брил голову наголо, вдруг ставший радикальным NME окрестил Старра и все поколение шестидесятых «поп–динозаврами». Если «Sex Pistols» называли «The Beatles» «ливерпульскими уродами» и даже уволили Глена Мэтлока за любовь к великолепной четверке, то большинство из ранних выступлений группы на публике были — особенно это касалось Леннона — намного более эпатирующими, чем поведение многих новоиспеченных панк–команд. Свою признательность «The Beatles» последние выражали тем, что переигрывали многие их хиты: «Help!», «I Wanna Be Your Man», и «Twist and Shout»; их, соответственно, исполнили «The Damned», «The Rezillos» и «Siouxsie and the Banshees». He менее популярным течением, чем «традиционный» панк, был так называемый «пауэр–поп» (панк без подчеркнуто грубой манеры поведения»), «великой белой надеждой» этого стиля были веселые и привлекательные «The Pleasers», пропагандисты «темзбита» в серо–голубых костюмах, которые любили трясти гривами и издавать радостные вопли. Рик Баклер, барабанщик «The Jam», и Рэт Скэбиз из «The Damned» признавали влияние Ринго Старра, тогда как Роуг Бест, который репетировал со своей « Watt Four» в подвале дома на Хэйманс–грин, получил несколько наставлений от своего старшего брата.

Однажды Пит предпринял очередную попытку «выбиться в люди»: вместе со своим «Combo» в обновленном составе он стал регулярно появляться на «битл–конвенциях» — мероприятиях, посвященных «The Beatles», ежегодно проводимых в различных городах мира. Эти собрания включали в себя выступления гостей, просмотр фильмов, экстравагантные выставки и, конечно же, концерты приглашенных групп, которые еще более откровенно копировали «The Beatles», чем «The Pleasers»: чего стоили барабанщики с большими носами и неулыбчивые соло–гитаристы, не говоря уже о кличках вроде «Walrus», «Cavern» (Пол Гэрриган был назван «лучшим битловским барабанщиком после Ринго») и «Abbey Road»; традиция подобных конвенций продолжается и по сей день — в 1990 году одна из них проходила в Adelphi Hotel в Ливерпуле. Свой Beatles Club появился и в Советском Союзе — Алан Уильяме даже заключил контракт с одной из его групп.